в новом управлении пропаганды, напрягал все свои силы, чтобы чего-нибудь достигнуть. Статс-секретарь Зольф произнес подготовленную полковником Гефтеном очень важную речь. Но имперский канцлер в день своего рождения в начале сентября сказал что-то очень туманное. Вице-канцлер также говорил речи, но он не находил тех слов, которые произнес Клемансо, когда германские войска стояли в 80 километрах от Парижа. Когда полковнику Гефтену пришлось столкнуться с новым имперским канцлером, принцем Максом Баденским, то в области пропаганды вся работа уже встала, хотя под гнетом событий она являлась особенно необходимой.

III

Условия на Западном фронте были в высшей степени напряженные. С середины августа, когда мы впервые заявили о необходимости стать на путь переговоров о мире, обстановка еще обострилась. У нас еще имелись основания рассчитывать, что удастся сохранить положение; наш фланг и тыл на Итальянском и Македонском фронтах были обеспечены. Но возможности изменить обстановку в сторону победы у нас уже не было. 3 сентября мы дали в этом смысле ответ на вопрос имперского канцлера. Запрос был предъявлен представителем имперского канцлера при верховном командовании графом Лимбург-Штирумом; мы его предварительно ориентировали о нашем намерении отойти на позицию Зигфрида. Граф Лимбург-Штирум постоянно ставился в известность обо всех событиях. Сам по себе запрос представлялся мне удивительным, так как имперский канцлер, несомненно, должен был быть в курсе нашего положения начиная с 13 августа. Объяснение заключалось в том, что граф Лимбург-Штирум не был в курсе переговоров 13 и 14 августа.

Верховное командование не имело никаких сведений от статс-секретаря фон Гинтце, и мы не знали, что он должен в начале сентября отправиться в Вену, чтобы переговорить по вопросу о мире с графом Бурианом. Я считал крайне необходимым новое совещание по этому поводу со статс-секретарем фон Гинтце и имперским канцлером. Оно должно было состояться в первых числах сентября, сразу после нашего возвращения в Спа. Статс-секретарь фон Гинтце изъявил свое согласие приехать немедленно по возвращении из Вены. От вызова имперского канцлера отказались, из уважения к его преклонному возрасту.

Совещание со статс-секретарем фон Гинтце в Спа состоялось 10 сентября. Он сообщил только, что граф Буриан намеревается обратиться с нотой ко всем воюющим державам и просить их высказаться относительно мира. Одновременно он добавил, что, по полученным им в Вене данным, австро-венгерская армия додержится только до зимы, так как жажда мира в Австро-Венгрии сильно растет. Относительно его личных попыток добиться мира статс-секретарь фон Гинтце заявил, что он твердо надеется на посредничество нидерландской королевы, но на чем, собственно говоря, основывал он свои надежды, я из его слов заключить не мог. От циркулярного обращения графа Буриана он не ожидал никаких результатов и опасался даже, что оно может повредить посредничеству нидерландской королевы. Он считал предпочтительным сделать определенный шаг, каковой он замыслил в Гааге. Я мог только примкнуть к этому мнению; прием графа Буриана был слишком расплывчат. В этот день я в первый раз осведомился о его планах.

Правда, по его ходатайству император Карл через генерала фон Крамона поставил генерал-фельдмаршалу определенные вопросы о наших стратегических планах и о нашем мнении относительно возможного шага к заключению мира. Генерал фон Крамон просил меня лично по телефону дать возможно точный ответ, так как император Карл очень настаивает на нем. В своем ответе мне, конечно, приходилось быть сдержанным, так как пармские письма императора Карла показали, что между Веной и Францией существуют связующие нити. Ответ гласил, что германские войска останутся на Западном фронте на занимаемой в настоящее время линии, и в особенности будут отстаивать позицию Зигфрида, и что мы высказываемся, чтобы шаг к миру был сделан немедленно, и лишь возражаем против приема, намеченного графом Бурианом. Я набросал этот ответ и затем, до отправления, обсудил его со статс-секретарем фон Гинтце.

Статс-секретарь фон Гинтце надлежащим образом ставился в известность о военном положении. Он телеграфировал в министерство иностранных дел как результат совещания, что его величество и верховное командование согласны на немедленное обращение к королеве Нидерландской и что надлежит заручиться на это согласием и участием союзных держав.

14 сентября нота графа Буриана была опубликована. Австро-Венгрия не отказалась от своего выступления в пользу намеченного нами шага к миру. Считало ли австро-венгерское правительство наши планы лежащими в слишком большом отдалении, или побудили его к такому образу действий какие-либо особые соображения, я не знаю. Император Карл заявил в объяснительном письме его величеству, что телеграмма верховного командования убедила его спешно предпринять шаги к миру. Я сказал полковнику Гейе, что, может быть, все же хорошо, что выступление графа Буриана имело место. Я также держался мнения, что мы не должны отрекаться от предпринятого графом Бурианом шага.

Я не могу разделить взглядов дипломатии, что предпринятый графом Бурианом шаг к миру сделал невозможным посредничество нидерландской королевы. Он затруднил его, но ни в коем случае не исключил. Прежде всего, я не могу найти основания, почему мы не обратились к посредничеству Нидерландов до опубликования ноты графа Буриана; время для этого у нас было. Я не думаю, чтобы статс-секретарь фон Гинтце действительно серьезно обращался по этому поводу к голландскому посланнику в Берлине.

В эти дни я почти не занимался военно-политическими вопросами. Статс-секретарь фон Гинтце говорил с верховным командованием о польских делах в соответствии с указаниями, данными ему имперским канцлером. В моем ответе я счел своим долгом высказать мое мнение. 28 августа на основании беседы с одним из берлинских поляков статс-секретарь фон Гинтце сделал нам предложение о целесообразном решении польского вопроса и урегулировании к нему наших отношений. В частности, он хотел обещать Польше Вильно, так как она постоянно представляла бы постороннее тело в Литовском государстве. Во всяком случае, Польша должна была взять на себя известное обязательство и непременно заключить желательную нам военную конвенцию.

В своем ответе статс-секретарю от 30 августа верховное командование присоединилось к его мнению и в связи с этим указало ему на отдельные пункты, которые рассматривались на прежних совещаниях и могли быть ему неизвестны. Так, например, в интересах нашей экономической и военной политики мы подчеркнули необходимость установления железнодорожного союза с Польшей и обеспечения сообщения с Россией через Польшу. Я также считал безусловно необходимым теснее связать Польшу, так как не мог преодолеть своего недоверия к этому государству. Вильно раньше был обещан имперским канцлером