Все белые правительства, до получения «союзнической» помощи, подписывали обязательства полного и безусловного возврата долгов царского правительства, с учетом процентов. Правительство Верховного правителя России — Колчака, уже на третий день своего существования, приняло «к непременному исполнению» все денежные обязательства по внутренним и внешним государственным займам всех прежних правительств России[3815]. Принципиальную важность вопроса подчеркивала статья в «The New York Times» (1920 г.) в которой подчеркивалось: «Прежде всего, Врангель признает действующими обязательства царей перед другими странами»[3816].

Представление о требованиях «союзников» дают условия, на которых Франция признала Врангеля де-факто «правителем Юга России»:

«1) Признать все обязательства России и ее городов по отношению к Франции с приоритетом и уплатой процентов на проценты.

2) Франция конвертирует все русские долги и новый 6,5 % заем с частичным годовым погашением на протяжении 35 лет[3817].

3) Уплата процентов и ежегодные погашения гарантируются: а) передачей Франции права эксплуатации всех железных дорог Европейской России…; б) передачей Франции права взимания таможенных и портовых пошлин во всех портах Черного и Азовского морей; в) предоставлением в распоряжение Франции излишка хлеба на Украине и Кубанской области; г) предоставлением в распоряжение Франции 3/4 добычи нефти и бензина…; д) передачей 1/4 добытого в Донецком районе угля…; Пункты б), в), д) вступают в силу немедленно по занятии войсками генерала Врангеля соответствующих территорий.

4) При русских министерствах финансов, торговли и промышленности в будущем учреждаются французские финансовые и коммерческие канцелярии…»[3818]

Подобные требования Франция выдвинула атаману войска Донского Краснову[3819] и Деникину[3820] и петлюровской Директории[3821]. Протестовал только Краснов, обосновывая свои возражения тем, что «кровь русская, пролитая за победу Франции, взывает к небу и требует расплаты»[3822]. Долг Франции, признавал и сам кпт. Фуке, передавший Краснову требования французского правительства, который одновременно «тут и там… говорил патриотические речи и заверял молодежь, что Франция не забыла тех услуг, которые оказали ей русские в Великой войне»[3823].

* * * * *

Действительно Франция, до и во время Мировой войны, предоставляла кредиты России не столько из коммерческих, сколько из национальных интересов. Именно, исходя из своих национальных интересов, Франция спасла Россию в 1906 г. В тот год Россия, после русско-японской войны, находилась на грани банкротства, в стране бушевала революция, и русское правительство видело спасение только в привлечении иностранного кредита. Все страны отказали за исключением Франции. О причинах, вынудивших Париж пойти на этот шаг, писал французский посол Палеолог: «В апреле 1906 г. правительство Республики согласилось на реализацию русского займа. Этим оно оставалось верно основному началу нашей внешней политики: считать мирное развитие мощи России главным залогом нашей национальной независимости»[3824].

Довоенные французские кредиты были по своей сути военными кредитами, поскольку были направлены, прежде всего, на «покупку» себе союзника в надвигающейся войне с Германией. Этот факт подчеркивали сами условия французских займов, которые носили связанный характер: французы «охотно шли навстречу нам в деле помощи по постройке железных дорог имевших большое значение для военных целей», но для России, — отмечал военный министр В. Сухомлинов, — они «не могли быть всегда интересными в торговом отношении — их эксплуатация обещала убытки, а не доходы»[3825]. «Военное ведомство, — подтверждал премьер-министр Витте, — лоббировало прокладку стратегических железнодорожных путей, что наносило ущерб прокладке «экономических» — обеспечивающих экономические нужды государства железных дорог, то же касалось и строительства портов, например, огромные деньги, исходя из стратегических соображений, были вложены в строительство Либавского порта»[3826].

Представление об условиях французских кредитов давал пример лета 1913 г., когда французское правительство разрешило русским «брать ежегодно на парижском рынке от 400 до 500 млн. франков в форме государственного займа или ценностей, обеспечиваемых государством для реализации программы железнодорожного строительства во всей империи на двояком условии: 1.) Чтобы постройка стратегических линий, предусматриваемых в согласии с французским Генеральным штабом, была предпринята немедленно. 2.) Чтобы наличные силы русской армии в мирное время были значительно увеличены»[3827]. Кредиты выделялись под двукратную рыночную ставку 7–11 % годовых[3828].

С началом войны Россия, приходил к выводу Г. Уэллс, покрыла перед Францией свой долг с лихвой: «Страдания и смерть десятков тысяч русских солдат спасли Францию от поражения в этой кампании и сделали западные страны должниками великого и трагического русского народа»[3829]. Французские кредиты, подтверждал бывший военный министр Сухомлинов, были оплачены «русским государством кровью, миллионами людей и, в конце концов, его существованием…»[3830]. Президент Франции Р. Пуанкаре уже в 1915 г. отмечал в своем дневнике: «Самба… подчеркивал эффективность русской помощи и категорично заявил: «Скажите без боязни, что, не будь России, нас бы захлестнула волна неприятельского нашествия. Имейте это в виду каждый раз, когда натолкнетесь на то или другое последствие внутреннего режима этой великой страны»[3831].

Те же принципы действовали и в отношении британских военных кредитов. Не случайно на Версальской конференции советник американского президента Хауз потребовал от английских представителей отнести часть своих иностранных военных кредитов к собственным военным расходам, ведь Англия давала деньги союзникам «отнюдь не из любви к России, Франции или Италии. Она это сделала, как бы оплачивая часть собственных военных расходов. Цель состояла в том, чтобы нанести поражение Германии, достигнуть же этого Англии было легче всего, поддерживая своих союзников»[3832].

Мало того, Ллойд Джордж считал, что союзники не выполнили своих обязательств перед Россией: «руководители в обеих странах (Англии и Франции), по-видимому, так и не восприняли того, что должно было быть их руководящей идеей: они участвуют в этом предприятии вместе с Россией и для успеха этого предприятия нужно объединить все ресурсы…»[3833]. «История, — приходил к выводу Ллойд Джордж, — предъявит счет военному командованию Франции и Англии, которое в своем эгоистическом упрямстве обрекло своих русских товарищей на гибель, тогда как Англия и Франция так легко могли спасти русских и таким образом помогли бы лучше всего и себе»[3834].

Тем не менее, на конференции в Генуе в 1922 г. «союзники» предъявили долговые претензии к Советской России в полном объеме: царского и Временного правительств и расходов на интервенцию, включая часть долга, приходящуюся на государства Прибалтики и Польши, получивших от Советов свою долю золотого запаса Российской империи[3835].

Позиция большевиков по отношению к долгам была определена еще до их прихода к власти: Ленин сформулировал отказ от признания внешних долгов прежних правительств, еще находясь в эмиграции — в марте