Шрифт:
Закладка:
Далеко за кромкой прибоя остались древние крепостные стены, улицы и дома Кафы.
После полудня ветер усилился, волны чередой заходили по рейду. Баркас острым носом взрывал белые барашки на их крутых спинах. Брызги летели на прямоугольный парус, который выгибался от порывов ветра и натягивал шкоты — канаты, идущие от нижних его концов к металлическим кнехтам на корме.
Боцман Белоглаз обеими руками держал румпель баркасного руля и улыбался Аржановой. Он был доволен днем, проведенным в тихой бухточке. Во-первых, более четырех часов моряки тут купались и загорали, отдыхая от судовых работ, во-вторых, госпожа Аржанова хорошо их угостила. Из города она привезла кувшин вина и корзину, полную вкусной татарской еды: горячие чебуреки и «шиш-кебап» — кусочки молодой баранины, нанизанные на палочки и поджаренные на открытом огне.
Обойдя «Хотин» мористее, боцман приказал матросам убрать парус. К борту флагманского корабля они подошли на веслах и забросили наверх швартовые концы. На вахте находился лейтенант Савва Фаддеевич Мордвинов, человек немногословный и даже мрачноватый. Но Анастасию, поднимающуюся по трапу, он приветствовал как члена экипажа офицерского ранга с отменной военно-морской вежливостью.
За ужином в кают-компании Аржанова увидела новое лицо, и было оно крымско-татарской национальности. Пока русская путешественница отсутствовала, на «Хотин» прибыл из Кафы представитель Шахин-Гирея со свитой. Капиджилар-кегаяси, или начальник ханской фельдъегерской службы, Мехмет-ага имел особое поручение от повелителя. Во всех крупных городах Южного берега Крыма надлежало ему сходить с корабля на берег и встречаться с местным населением, дабы разъяснять ему текущий политический момент, а именно: ругательски ругать самозванца Бахадыр-Гирея, восхвалять законного правителя Шахин-Гирея и сообщать, что через месяц он вернется в столицу ханства и вновь займет престол, вероломно захваченный старшим братом.
Светлейший хан придумал все это вместе с Веселитским. Среди своих придворных для исполнения важной миссии он выбрал шесть человек, верных, надежных, но самое главное — красноречивых: Мехмет-агу из Кафы, Гальет-бея из Гёзлёве, Мехметша-бея из Балаклавы, Бахадыр-агу из Судака, Девлет-агу из Сарпбулата, Бахты-шах-оглы — из Карасу-базара. Чрезвычайный посланник и полномочный министр подкрепил сие действие инструктивным письмом, направленным флагману эскадры:
«Сообразуясь монаршему наставлению, мне воспоследовавшему, об утушении мятежа, тех шести чиновников с бешлеями и со служителями к вам отправляя, покорно прошу каждому из них показать судно, на коем бы находясь, исполняли своего государя вышесказанное наставление, а где и куда будут оные приставлены для увещевания народа, приказать командирам казенными лодками их отвозить и к судну привозить, отнюдь нигде не оставляя вдали, дабы в случае не подвергнуть верного хану человека никакой опасности. По сходству сего и данного вам от команды наставления не оставьте вашим начальникам подтвердить и о том, дабы все офицеры и нижние чины с теми чиновниками и татарами обходились дружелюбно, соблюдая наивящую монаршую о татарских народах волю, сопряженную всегда с ея человеколюбием…»[144]
Признавая ханского придворного равным офицеру Российской императорской армии и флота, а также желая продемонстрировать рекомендованное ему Веселитским дружелюбие, Козлянинов пригласил Мехмет-агу в кают-компанию. Тут крымчанину пришлось смириться с европейскими порядками. Он сидел на стуле и за столом, ел при помощи ножа и вилки, что по законам шариата считалось немалым грехом. Еще больше смутило его появление в кают-компании женщины с открытым лицом и в одежде, по разумению мусульманина, совершенно неподобающей, то есть с оголенными до локтя руками.
Правда, он узнал Анастасию, которую видал при дворе светлейшего хана ранее, осенью 1780 года. Мехмет-ага отвесил ей восточный поклон с прикладыванием рук к сердцу и ко лбу. Однако Аржанова его не помнила. Должность у него была не очень значительная, да и татарские мужские лица часто казались ей одинаковыми: смуглые, плоские, с глазами-щелочками, с жидкими усами и бородками, точно приклеенными к широким скулам.
Она заговорила с ним по-тюрко-татарски. Мехмет-ага обрадовался, ибо русским языком почти не владел. Корабельные же офицеры воззрились на молодую женщину в сильнейшем недоумении. Конечно, по своему дворянскому происхождению и образованию она могла знать французский, немецкий, итальянский и даже греческий, но — тюрко-татарский? Зачем он ей?
Лишь Козлянинов не растерялся. Он предложил Анастасии быть переводчиком в разговоре за столом. Беседа заметно оживилась. Темой ее сделался Крым, его климат, природа, география, нравы и обычаи жителей. Мехмет-ага также охотно рассказывал о себе и службе при дворе светлейшего хана.
Многое удивляло моряков в этих рассказах, но более всего — сам факт присутствия выходца с исламского Востока в их кают-компании. Они внимательно разглядывали его экзотический наряд: меховую шапку, обмотанную цветастой чалмой, длинный лиловый кафтан без воротника и с косо выкроенной полой, красные чулки, черные туфли без задников, но на каблуках. Все они были участниками Первой русско-турецкой войны и привыкли считать турок и крымских татар своими ярыми противниками. Стойкое это убеждение не могли поколебать никакие политические моменты. Однако, повинуясь воле государыни, они делили с мусульманином хлеб и соль и поддерживали беседу, ровно ничего для них не значащую…
Мало-помалу Аржанова привыкала к «Хотину».
Каждое утро после завтрака она поднималась на открытую палубу юта и оттуда в подзорную трубу оглядывала безграничные водные пространства слева от корабля и береговую линию полуострова, еле-еле различимую, справа от него. Затем спускалась на шканцы, к вахтенному офицеру капитану-лейтенанту Морису Орелли. Они обменивались несколькими фразами по-французски. Как правило, капитан-лейтенант говорил о погоде. Она имела огромное значение для мореплавателей и пока радовала их голубым безоблачными небом, спокойной водой, устойчивым западным ветром. Тут на шканцах появлялся Козлянинов, идеально выбритый, тщательно причесанный, пахнущий дорогим английским одеколоном. Он предлагал прекрасной даме руку и, к великой досаде Мориса Орэлли, уводил ее прочь, обещая показать нечто новое, доселе ею невиданное.
Командор не обманывал Флору.
В первый день путешествия от Кафы к Ялте они очутились в носовой части корабля. Для начала, извинившись за такую прозу жизни, капитан бригадирского ранга указал русской путешественнице на гальюн, или отхожее место для нижних чинов. Потом привлек ее внимание к возвышающемуся над гальюном бушприту, выдающемуся далеко перед корпусом судна и несущему не прямые, а треугольные паруса, называемые кливерами. Далее он темпераментно рассказал ей абсолютно все про конструкцию якоря. Чтобы не огорчать мужественного морехода, ей пришлось подойти к толстой, короткой, квадратного сечения балке, именуемой крамбол, и даже похлопать по ней ладонью. Балка тоже выступала за борт корабля, но сбоку, а служила для «взятия якоря на кат», то есть для подъема его из воды.
Увлекшись, Козлянинов хотел сразу показать пассажирке и носовую надстройку изнутри, но она резко тому воспротивилась. Аржанова сказала, что на сегодня с нее хватит этих морских терминов. Они
