Занкевич. Но вел. князь Михаил Александрович просил их перейти в Адмиралтейство, чтобы не подвергать обстрелу художественные ценности Эрмитажа и Зимнего дворца. На следующее утро весь город уже находился в руках восставших, кроме района Адмиралтейства, где до полудня держались верные войска (около 1500 человек). Но морской министр Григорович просил не подвергать Адмиралтейство, где хранились ценные кораблестроительные чертежи, риску обстрела из орудий – и отряд, сложив оружие, небольшими группами был распущен по казармам.

Грузовики с красными флагами, переполненные солдатами и вооруженными рабочими, с бешеной скоростью носились по столице. Группы солдат бродили по улицам, стреляя в воздух и крича: «Довольно, повоевали!» (По-видимому, эта стрельба в воздух и создала представление о какой-то стрельбе с крыш сторонников «старого режима», чего на самом деле не было.) Кучки людей врывались в частные квартиры, уводили оттуда министров и других сановников – всех везли в Таврический дворец, который обращался, в добавление к прочим задачам, в революционный участок.

Временный комитет, избранный накануне совещанием депутатов, не мог ничему помочь и ничему помешать; он занялся пропагандой. Был выпущен, одновременно с «Известиями Совета», другой листок, в котором давалась своя версия событий: все будто бы началось с указа о «роспуске» Думы; Дума не подчинилась; «народ» ее поддержал; полки присоединились к народу, предоставили себя в распоряжение Гос. думы…[269] Это писалось в то время, когда Дума вообще уже не могла собраться, когда в ее помещении уже заседал другой, самочинный «парламент»…

Пользуясь ж.-д. телеграфом, депутат Бубликов (прогрессист) 28 февраля разослал по всей России телеграмму, начинающуюся словами: «По поручению Комитета Гос. думы, сего числа я занял министерство Путей Сообщения», далее от имени Родзянко объявлялось, что «Гос. дума взяла в руки создание новой власти».

28-го движение перекинулось в окрестности столицы. В Кронштадте оно приняло особенно кровавый характер: восставшие матросы убили адм. Вирена, десятки офицеров были истреблены, остальных заточили в подземные казематы. В Царском Селе восставшие разгромили все склады спиртных напитков. Части, охранявшие дворец, в котором находилась царская семья, объявили «нейтралитет»…

Солдатская масса, лишенная офицеров, обратилась в вооруженную толпу, злобную и трусливую, одинаково готовую разорвать на части всякого «недруга» и разбежаться во все стороны при первом залпе…

При первом известии о военном бунте государь решил отправить в Петербург ген. Н. И. Иванова, популярного в армии и в стране старого генерала, с чрезвычайными полномочиями для восстановления порядка. До его прибытия полнота власти – чисто номинальная – сохранялась за кн. Голицыным. Он распорядился, чтобы одновременно с трех фронтов было отправлено по две кавалерийских дивизии, по два пехотных полка из самых надежных и пулеметные команды[270]. В 10 час. 25 мин. вечера 27 февраля об этом было из Ставки сообщено ген. Беляеву в Петроград.

В это время вел. князь Михаил Александрович по телефону из Петрограда просил ген. Алексеева доложить государю, что для успокоения необходимо увольнение Совета министров и назначение нового премьера; «со своей стороны полагаю, что таким лицом мог быть бы кн. Львов».

Государь повелел на это ответить, что в Петроград отправляются войска и что дальнейшие решения он примет по прибытии в Царское Село. Государь ясно сознавал, что, когда идет солдатский бунт и убивают офицеров, «уступки» только подливают масло в огонь, вызывая представление о слабости и уверенность в безнаказанности. Когда вслед за великим князем в том же смысле высказался и ген. Алексеев, доложивший телеграмму ген. Рузского («при существующих условиях меры репрессий могут только обострить положение») – государь, по словам ген. Алексеева, «не захотел и разговаривать с ним».

Отряд ген. Иванова, состоявший из батальона в 700 георгиевских кавалеров, задержался с отправкой и только около часу дня 28 февраля отбыл из Могилева по Московско-Виндаво-Рыбинской жел. дороге. Части с северного фронта, отправленные в его распоряжение, начали прибывать в окрестности столицы раньше, нежели поезд ген. Иванова.

Отдав все распоряжения об отправке войск на Петроград, государь решил сам выехать в Царское Село. Это решение было, очевидно, вызвано тревогой за семью – быть может, желанием быть в центре событий на случай необходимости быстрых решений. Этот отъезд из Ставки оказался роковым.

28 февраля в столице царила анархия, в Кронштадте шла резня, единственной фактической властью был Совет. Но кто-то сообщал в Ставку совершенно иные данные, которым ген. М. В. Алексеев, очевидно, поверил: «Частные сведения говорят, что 28 февраля в Петрограде наступило полное спокойствие, войска примкнули к Временному Правительству в полном составе, приводятся в порядок. Временное Правительство под председательством Родзянко заседает в Гос. думе и пригласило командиров воинских частей для получения приказаний по поддержанию порядка. Воззвание к населению, выпущенное Временным Правительством, говорит о необходимости монархического начала в России и необходимости новых выборов (?) для выбора и назначения правительства».

Эти явно ложные сведения, сообщенные кем-то в Ставку, сыграли огромную роль в дальнейшем ходе событий. Начальник штаба ген. М. В. Алексеев, получив сообщение о «благополучном» течении событий в столице, начал самостоятельно информировать верхи армии. Пресловутая телеграмма об «успокоении» была между 1 и 2 часами дня 1 марта передана, за № 1833, всем командующим фронтами, причем в телеграмме ген. Рузскому добавлялось: «Доложите его Величеству все это и убеждение, что дело можно привести мирно к хорошему концу, который укрепит Россию».

В Пскове имелись несколько иные вести из Петрограда: получив телеграмму об «успокоении», ген. Данилов в ответ запросил, «откуда у наштаверха сведения, заключенные в телеграмме 1833» – и получил (в 5 час. дня, 1 марта) неопределенный ответ: эти сведения «получены из Петрограда из различных источников и считаются (?) достоверными».

Государь провел 28 февраля в дороге, не получая новых известий. Он следовал по пути Смоленск—Вязьма—Лихославль, чтобы оставить кратчайший путь (через Дно) свободным для воинских эшелонов. В ночь с 28 февраля на 1 марта на ст. Малая Вишера (в 150 верстах от Петрограда) царские поезда были остановлены: сделалось известно, что следующая большая станция, Любань, занята «революционными войсками», и охрана поезда была сочтена недостаточной для вступления в вооруженную борьбу. Царские поезда сперва решили направить в Царское по Московско-Виндаво-Рыбинской жел. дороге; но дальше ст. Дно им продвинуться не удалось. Там получены были телеграммы из Петрограда, сообщавшие, что Родзянко выезжает к государю на ст. Дно; но потом стало известно, что Родзянко не едет, и царский поезд проследовал в Псков, в ставку командующего северным фронтом ген. Рузского, куда государь прибыл вечером 1 марта, после сорока часов, проведенных в пути.

В Петрограде за это время революционные элементы уже успели организоваться. В название Совета рабочих депутатов было вставлено: «и солдатских». Отдельные воинские части с красными флагами являлись в Таврический дворец; их приветствовали ораторы Совета и Думского комитета. 1 марта, в 4 часа дня, туда прибыл и вел. князь Кирилл Владимирович,