Ее спина выпрямляется, а рука остается на дверной ручке, когда она оборачивается. Ее голубые глаза блестят от застывших в них слез.

— Ты, должно быть, думаешь о том, какая я глупая, — шепчет она, заставляя мою грудь болезненно сжиматься.

— Я так не думаю. И никогда не думал.

Она моргает, и слеза скатывается по синяку на ее лице.

— Я всегда выбираю не то. Мне нужно повзрослеть. Потому что вот что получается…

Я опять качаю головой.

— Послушай меня, Элли. Ублюдки вроде того, кто сегодня сделал тебе больно, — они как ядовитые змеи, прячутся за безобидным окрасом. Они так выживают. Ты не виновата. Ты не могла знать заранее.

— Но ты бы знал.

Я вскидываю подбородок.

— Я взял за правило испытывать ко всем людям неприязнь, так что меня не стоит рассматривать в качестве примера.

Она смеется, даже когда шмыгает носом. И это разрывает мое гребаное сердце.

Потому что она не просто из тех девушек, которые прыгают со скалы, не оглянувшись, — она разбегается и бросается в пропасть. Руки распростерты навстречу ветру, голова откинута назад. Свободная и живая.

И у нее это никто не отнимет — я им не позволю.

— Ты видишь хорошее в людях, Элли. Ты доверяешь им. Это хорошо, это очень смело. С этого момента я буду наблюдать за тобой еще внимательнее; я позабочусь о том, чтобы такого больше никогда не повторилось. А ты просто будь той, кто ты есть. Остальное предоставь мне.

Она вытирает глаза насухо.

— Это как… ты прыгаешь, я прыгаю, как у Джека и Розы?

— Нет. — Я беру ее руку в свою, проводя большим пальцем по костяшкам ее кулачка. — Ты прыгаешь… а я буду рядом, чтобы тебя поймать.

Медленно я наклоняюсь вперед и нежно целую ее в лоб, как будто это самая естественная вещь в мире. Мои губы задерживаются на ее нежной, как лепестки, коже, и я вдыхаю аромат цветущего апельсина и жасмина.

Затем я разворачиваюсь и иду обратно по коридору.

* * *

Следующая смена охраны прибывает в одиннадцать вечера, как всегда, чтобы сменить нас с Томми. Мы спускаемся на лифте вниз, но, вместо того чтобы уйти, как обычно, мы ходим туда-сюда и ждем в переулке у задней двери. Томми закуривает сигарету и прислоняется к стене.

Я смотрю на часы и считаю: четыре, три, два…

Дверь открывается — и появляется Николас Пембрук. Я неодобрительно скрещиваю руки, пока Томми выдыхает дым изо рта.

— Нет.

— Не надо так, Ваше Высочество.

Черты его лица становятся гладкими и спокойными.

— Я не знаю, о чем вы двое вообще говорите. Я просто собирался прогуляться.

— Ага, — смеется Томми. — Пройтись по лицу этого ублюдка, который поднял руку на Элли.

Принц стискивает челюсти, и я жестом указываю на Томми и на себя.

— Вот зачем вы нас наняли.

— Чтобы уберечь вас от неприятностей, — добавляет Томми. — На нас никто не донесет — с нас и взять-то нечего.

Я пожимаю плечами. И в этой одежде мы все выглядим одинаково — никто не отличит нас друг от друга.

Николас пытается возразить, но я продолжаю:

— Кроме того, у вас есть более важные дела.

— Например, какие?

Наверху лестницы открывается дверь и через несколько секунд леди Оливия выходит на улицу. И она несет свою биту.

— Например, убедиться, что ваша герцогиня останется дома.

Принц бросает на жену раздраженный взгляд. Но она не показывает ни капли раскаяния.

— Как будто ты не подумал о том же самом.

— Очевидно, вы все думаете об одном и том же.

С верхней площадки доносится голос. Голос Элли. Она марширует вниз, скрестив руки на груди. С хмурым видом она тянется к сестре.

— Давай, Ниган, передай мне Люсиль.

Оливия закатывает глаза и отдает орудие убийства.

— Я же сказала тебе, что хочу забыть об этом. Теперь я хочу, чтобы ты пообещала, прямо сейчас, что ты не будешь ничего делать. — Сначала она смотрит на свою сестру. — Лив?

Она недовольна, но сдается.

— Ладно. Я обещаю, что ничего не сделаю.

Затем Элли бросает взгляд на своего шурина. Мужчина знает, когда у него нет шансов перед женщиной.

— Даю тебе слово, Элли.

И она не отстает ни от меня, ни от Томми.

— Я обещаю, дружок, — говорит Томми, осеняя себя крестным знамением и целуя костяшки пальцев.

Я смотрю Элли прямо в лицо.

— И я тоже.

— Скажи, что ты обещаешь, — настаивает Элли.

— Я обещаю.

Иногда я лгу.

Как только мы убеждаемся, что принц Николас, леди Оливия и Элли в безопасности и дома, мы с Томми идем в ногу по улице. И мы оба точно знаем, куда идем.

* * *

Я стучу в дверь и прислоняюсь спиной к стене, чтобы он не мог увидеть нас в глазок. И потому что Томми смотрел «Бездельника Томми» слишком много раз, он говорит пронзительным, писклявым голосом:

— Горничная.

Тупой придурок открывает дверь, совсем чуть-чуть, но этого достаточно. Как только он замечает меня, его глаза расширяются, и он пытается захлопнуть ее перед моим лицом. Но я протискиваюсь внутрь и прижимаю его к стене за шею. Его пульс бьется под моей ладонью, как сердце зайца, которого вот-вот разорвет волк.

— Ты выбрал не ту девушку, на которую можно поднять руку.

Он бормочет:

— Подождите! Я не хотел… Вы этого не сделаете. Я доложу о вас. Они вас уволят — они вас выкинут с работы.

Я сжимаю его горло крепче, смеясь, мой голос звучит маниакально даже для моих собственных ушей.

— Ты… ты выкинешь меня с работы? — Я перестаю смеяться. — Я отрежу твой член и затолкаю его тебе в глотку. Потом я буду скармливать тебя по кусочкам свиньям, пока от тебя не останется только дымящаяся куча свиного дерьма.

Он почти начинает плакать.

Томми запирает дверь и включает телевизор, увеличивая громкость. Недостаточно громко, чтобы соседи напряглись, но так, чтобы заглушить стоны, которые эта сучка вот-вот начнет издавать.

Держа его за горло, я бросаю его Томми, он толкает его обратно ко мне, и мы пинаем его, сжимая кольцо. Придурок мотает головой, глаза мечутся туда-сюда между нами.

— Да ладно, ребята, это была ошибка. Это нечестно — двое на одного. Вы мне не даете даже шанса.

— Это нечестно, — скулит Томми. — Ты знаешь, почему они наняли нас для охраны королевской семьи? Двух безвестных юнцов из ниоткуда?