Шрифт:
Закладка:
— Давайте, дети. Станем героями.
* * *
Это была настоящая бойня.
У нас не было ни единого шанса.
В конце концов мы попытались обогнать их — одолеть их, — но в итоге просто столкнулись с градом мячей, забрызгавших наши сердца и внутренности синей краской.
Но мы старались — я думаю, Руди и Шарлиз гордились бы нами.
Одна из мам отдала нам с Логаном остатки пиццы с дня рождения, так что мы уселись за стол для пикника, чтобы поесть.
— Я думаю, ты сжульничал, — говорю я ему, сердито жуя.
— Не пришлось. — Он снова улыбается и выглядит при этом моложе, по-мальчишески, я не удивлюсь, если у меня над головой уже парят мультяшные сердечки. — Хотя я не прочь сыграть грязно, если надо.
Когда я слышу, как Логан говорит «грязно» со своим акцентом, мощным, сильным ртом, у меня в животе все переворачивается, как у рыбы. Я кладу остатки пиццы на бумажную тарелку, отодвигая ее.
— Тебе нравится побеждать.
Он кивает.
— Это правда. Но ты удивила меня, Элли. Ты хорошо справилась. Ты настоящий боец — это хорошо.
Я ковыряю облупившуюся зеленую краску на столике, чувствуя себя странно застенчивой.
— Спасибо.
Голос Логана становится тихим, хриплым. Почти… интимным.
— Тебе было весело, девочка Элли? Это был хороший день рождения?
Я поднимаю глаза, встречаясь с ним взглядом.
— Было идеально. Я никогда его не забуду.
И я чувствую, как его темные глаза смотрят на меня, читают меня.
— Я рад.
Через мгновение он показывает на свою щеку.
— Ты испачкалась.
Я провожу рукой по щеке.
— Все?
— Нет.
Я пробую второй раз, но, должно быть, опять промахиваюсь, потому что Логан медленно протягивает руку и проводит пальцами по моей щеке, вверх к виску и мягко вниз к челюсти. Мои глаза закрываются от удовольствия. Это похоже на ласку.
Я вполне могла бы это себе придумать, но — к черту, сегодня мой день рождения, так что мне позволено мечтать — такое чувство, что его прикосновение длится немного дольше, чем нужно.
Когда я открываю глаза, он смотрит на меня с какой-то задумчивостью, жаром в его темно-карих глазах, и все это, я знаю, мне не мерещится.
Лучший. День рождения. Самый лучший.
Я в дерьме. Мне конец.
Я это подозревал… Но теперь я уверен.
— Двенадцать сантиметров! Глупое импульсивное решение — о чем я только думал?
Элли больше не Элли. Не та девушка, которую я знал, — с искоркой в глазах и звонким смехом. Та, за которой я должен был внимательно следить, чтобы она не вышла на проезжую часть, потому что увлеклась, рассказывая очередную историю.
— Что ты думаешь, Лив?
Или, может быть, она вообще никогда не была такой девушкой. Может быть, это то, что я сказал себе, сосредоточившись на том, чтобы держать дистанцию.
Оливия улыбается.
— Я думаю, ты выглядишь прекрасно.
В последнее время я могу сосредоточиться только на таких вещах: на прекрасном изгибе ее бедер, на сладком запахе ее груди, красивой попке, которую я почти чувствую рядом с собой, на аромате, который сводит меня с ума.
Элли усмехается.
— Ты говорила, что я выгляжу прекрасно, когда мне было двенадцать, и у меня был полный рот брекетов, в которых каждый день после обеда застревал хлеб.
— Ты и тогда была прекрасна — несмотря на хлеб.
Элли закатывает глаза.
— Никакого уличного кодекса.
Теперь я вижу ее в своих снах. Иногда мы в моей комнате, на моей кровати, и я нависаю над ней, двигаясь глубоко внутри ее. Иногда мы на морском берегу, в волнах, и она обвивается вокруг меня. А однажды мы были в гребаном тронном зале дворца. Но чаще всего мне снится тот стол для пикника на ее двадцатый день рождения. И во сне я целую ее так, как мне хотелось бы. Как будто знаю, что она тоже меня хотела. А потом я беру ее на руки, сажаю на тот стол, медленно избавляю ее от всей одежды и делаю с ней намного больше, чем просто поцелуй.
— Николас, что ты думаешь?
Но этого не может быть. Это изменило бы все. Все, что я построил. Мои друзья, моя работа, вся моя жизнь. Я всегда хотел быть частью чего-то большего — чего-то благородного и прочного, — и теперь так и есть. Связь с Элли уничтожила бы это.
Но девчонка-то чудная. Все еще юная. Перебегает от мальчика к мальчику, от интрижки к интрижке, как лягушка, перепрыгивающая с одной кувшинки на другую.
— Ты выглядишь потрясающе. Очень милая.
Если бы что-то произошло между нами, это не продлилось бы долго, но хаос, который это вызвало бы, остался бы навсегда.
— Милая? Боже мой! — Элли закрывает лицо руками.
Интуиция подсказывает мне, что рисковать не стоит.
Николас шепчет своей жене:
— Милая — это плохо?
Поэтому я решил, что подавлю растущее влечение к девушке, которая не может быть моей. К той, на которую мне, мать вашу, не стоит смотреть даже дважды, не то что десять раз в день.
— Конечно, милая — это плохо! — кричит Элли. — Мыши вот милые. — Она показывает на маленькую собачку, сидящую на коленях Оливии. — Боско милый!
Потому что я всегда прислушиваюсь к своей интуиции — а она никогда не ошибается.
Николас бросает взгляд на темпераментную дворняжку.
— Нет. Нет, это не так.
Оливия закрывает собаке уши и бросает на мужа суровый взгляд. Он подмигивает в ответ.
Мой план шел как по маслу — до сегодняшнего дня. До этого момента. Когда Элли ворвалась в дверь, бормоча что-то себе под нос, как сумасшедшая, орущая на голубей в парке.
Оливия напоминает, что пора искупать Боско, и они с мужем выходят из комнаты.
Элли смотрит на Томми.
— Ну? Что ты думаешь?
Она говорит о своих волосах. Она ходила в салон готовиться к большому дню — выпускной в колледже, сказала она.
Томми подмигивает.
— Я бы тебя трахнул.
Возможно, мне придется задушить его во сне сегодня ночью.
Яркие цвета, которые раньше украшали светлые волосы Элли, теперь исчезли. Появились глубокие оттенки меда и золота — теплые и мягкие. Теперь у нее такие волосы, которые так и просятся, чтобы их потрогали и накрутили на руку… Сжали в кулаке и потянули к себе.
