— Он хороший, — сказала Юлька тихо, понурив почему-то голову. — Очень хороший и очень одинокий старик…

Больше Юлька ничего не могла сказать и ничего не сказала. Она продолжала сидеть, виновато опустив лицо, жалея старика и кляня себя за то, что не сумела его защитить. Так и сидела, как школьница, вызванная к завучу за шалость, которая выглядела шалостью лишь в глазах примитивных, ничего не понимающих взрослых, а всем ребятам представлялась добрым и благородным поступком.

Молчание прервал Иноземцев. Прервал вопросом, который, казалось бы, не имел никакого отношения к старику и ни к чему-либо другому, о чем здесь шел разговор.

— Послушайте, Юля, — ровным голосом спросил Иноземцев, — вы бы не хотели работать в бухгалтерии?

По напряженной задумчивости, которая воцарилась после заданного Иноземцевым вопроса, Юлька поняла, что его слова имеют какой-то второй, очень важный, но непонятный ей смысл. Она ничего не ответила — то ли растерялась, то ли мысли ее были заняты стариком. Иноземцев вопроса не повторил и ни на чем не настаивал. Зато в головах присутствующих что-то неожиданно повернулось.

— Хм-хм… — Директор поправил на столе стопку бумаг, переложил с места на место ручку. — Коли по здравому размышлению…

— Вообще-то… — начала Нина Семеновна, но больше ничего не сказала, снова задумалась.

И тут директор вдруг принял вид человека, осененного до чрезвычайности счастливой какой-то мыслью, возможно даже, открытием.

— Точно! Председателем совета старикана надо ставить! Попросим его на молочный завод съездить. От лица, так сказать, покупателей. Он же там!.. Представляете?

Надо думать, каждый исключительно образно и живо представил себе, как их неугомонный старик стирает в порошок нерасторопных молочных деятелей, — смеялись все от души, но азартнее и дольше других — сам директор. От персонального пенсионера местного значения он имел забот куда больше, чем кто-нибудь еще, вот и смеялся пропорционально полученному.

— Остается уговорить другую сторону, — напомнил Иноземцев.

— Юлю! Юлю направим! — Виктор Егорович говорил об этом так, словно старик не мог не послушать Юльку, словно в ее просьбе он никогда не решился бы отказать. — Ну, и я с Юлей, понятно, пойду. Уговорим! Добрый у нас план получается, деловой!

Лишь много спустя Юлька узнала, что приглашение работать в бухгалтерии, высказанное Иноземцевым, являлось в его устах лучшей похвалой, признанием в человеке высших достоинств, не подлежащих ни малейшему сомнению. С этим в магазине не могли не считаться.

Глава седьмая

Все-таки Юлька ошиблась, когда, впервые увидев Олега в автобусе, решила, будто он только что приехал с юга. Оказалось, ничего подобного. Олег готовился к экзаменам, лежа на пляже в Серебряном бору, и очень загорел, стал похож на головешку — по его собственному выражению.

Они шли из кинотеатра «Москва», с площади Маяковского. Шли пешком к Юлькиному дому. Пока смотрели фильм, над городом пролился обильный летний дождь, вечерний воздух был влажен и свеж. Олег шел рядом. В серебрившемся под светом фонарей легком тумане розовато-белая, суженная в талии рубашка Олега чем-то напоминала парус. Олег держал Юльку за руку, переплетя свои и ее пальцы, и было в этом что-то от детсадовской боязни потеряться, остаться одному, была наивная детская доверчивость и совсем не детская нежность.

Юлька выразила сомнение в целесообразности подготовки к экзаменам на пляже. Олег объяснил, что его система продумана во всех тонкостях и всецело себя оправдала. Подтверждение тому — три пятерки, четверка и единственная тройка, полученная на экзамене.

— Тройка, конечно, самое лучшее подтверждение, — позлорадствовала Юлька.

— Именно, лучшее, — сказал Олег. — Три дня перед последним экзаменом лил дождь. На пляж не пришлось ездить.

— В чем состоит система?

Как выяснилось, все очень просто. В дни подготовки к экзаменам человека тянет на пляж или к любым другим развлечениям с неодолимой силой. На борьбу с этой силой уходит значительная часть энергии мысли, так что на вдалбливание в голову очередного предмета ее почти не остается. Поэтому единственно разумным будет совместить развлечение с обучением, замкнуть враждебные силы друг на друга и этим их полностью нивелировать. Ни кино, ни театр такому совмещению не подмога, зато пляж просто создан для овладения наукой. Прочел и перевернул страницу — перевернулся на левый бок, перевернул вторую — перевернулся на правый. Напряжение и расслабление в едином ритме. Фантастика! Одолел главу — нырнул. Под водой и на ее поверхности повторяешь про себя только что пройденное.

Олег говорил с преувеличенной серьезностью по отношению к своей системе овладения юридической премудростью, так что было не совсем понятно, где начинается шутка и где она кончается. Но таков его стиль — легкая насмешка над собственными заботами, прикрытая невозмутимой сосредоточенностью изложения, разговор с запертым на секретный замочек вторым смыслом, ключ от которого не сразу найдешь.

Юльке это нравилось. Ей вообще нравился Олег, как никто другой до сих пор. С ним было легко. С ним было интересно. К Юльке Олег относился с ровной, ненавязчивой предупредительностью, а точнее, даже с бережностью. Он как бы приподнимал ее над окружающими, ставя на некий воображаемый пьедестал. А чтобы на этом пьедестале Юльке не было неуютно, чтобы она не слишком зазнавалась, он ее немного поддразнивал и шутил. Правда, делал это очень мягко, стараясь ненароком не огорчить и не ранить.

Они встретились всего два раза, так получилось. А тот вечер, когда ходили в кино и шли пешком от площади Маяковского, был последним. Олег уезжал с родителями на машине в Крым, уезжал на месяц.

Юльке было тоскливо, но она старалась не выдать своего настроения и посильно участвовала в разговоре. Когда же Олег закончил свой рассказ о том, как готовился к экзаменам, они замолчали и до самого Юлькиного дома не проронили ни слова. Но именно это молчание, это тихое хождение среди многолюдной вечерней толпы запало, запомнилось более, чем все остальное. Юлька потом часто думала: что же в том их молчании было такого особенного? Однако объяснения не приходили, мысли мгновенно растекались, путались и рвались, а пространство вокруг нее начинало заполняться звуками и запахами того вечера, рука ее как-то сама собой начинала ощущать сухое тепло его ладони, осторожную силу пальцев. Становилось легко и тревожно.

Олег писал из Крыма веселые, милые письма. В каждом он непременно помещал одну-две забавные картинки, на которых присутствовала Юлька. Вот она скользит по волнам, вернее, идет по ним, едва касаясь воды, окруженная дельфинами и всякими рыбами, которые тянут к ней радостно-удивленные и счастливые рожи.