– Вот и бачковые у нас, Никодим Ефимович, имеются, аж на целых три дня вперёд, – с ухмылкой протянул Фёдор. – А я ведь предупреждал!

– Так, ладно, это для науки полезно, чтобы не спали на ходу, – проворчал Панкратов. – Сейчас все идём к каптенармусу и получаем у него казённую одёжу. Говорю сразу, бестолковые, особливое внимание на сапоги обращайте. Вы-то многие даже и не носили ранее такие, любые ведь сдуру с радостью схватите. Но они должны на ноге сидеть свободно. Ежели вы, олухи, впритирку их оставите при себе, то потом горючими слезами заливаться будете, как только ногу до кровавых мозолей собьёте. И поменять вам их ох как потом непросто будет!

– Кто таков? – суровый пожилой каптенармус с двумя жёлтыми галунами на обшлаге и воротнике мундира оглядел стоявшего перед ним молодого новобранца.

– Рекрут Гончаров Тимофей, из отделения ефрейтора Панкратова, – доложился, как и положено, Димка.

– Ага, пиши, Ильюха, а я ему пока всё подбирать под него буду, – кивнул сидящему на чурбаке молодому солдатику каптенармус. – Да не лепи ты так мелко на бумаге, потом ведь твои каракули разобрать невозможно.

– Так, это летнее исподнее, – положил он портки и рубаху на стол. – Пока тебе и этого вполне хватит, а к зиме ближе ещё тёплые выдам. Мундир двубортный, с фалдами, солдатского образца из серого сермяжного сукна с деревянными пуговицами, один. Галстук чёрного сукна с тесёмками, тоже один. Панталоны серые с застёжками, тоже одни. Парик укороченный, по новому артикулу, а это вот фуражная серая шапка с кистью. Две пары портянок. Сапоги кожаные с круглым носом. Бери давай, чего ты копаешься?! – крикнул он, увидев, что рекрут натягивает их на ногу. – Нечего их тут примерять, потом ежели вдруг малы окажутся, с другими из отделения обменяешься.

– Господин офицер, мне бы побольше на размер, – протянул Димка жалобно. – Носок чуть поджимает, подъём жёсткий, а ну как не смогу я для обмена другие найти?

– Какой же я тебе офицер?! – нахмурившись, проворчал каптенармус. – Господа офицеры никогда не сидят на выдаче амуниции и мундиров. Это мы вот, кто из унтерских чинов поспособней, при таком важном деле состоим.

– А вы ведь ещё при императрице Екатерине, наверное, служили, так ведь? – полюбопытствовал у него Димка.

– При матушке императрице, всемилостивой Екатерине Алексеевне, – поправил его старый солдат. – А как же, всё верно, при ней я свою службу начинал. Тогда и мундиры были не чета этим, – кивнул он на большую серую кучу рекрутской формы. – Удобственные, широкие, как раз для войны, а не для парадов. Особенно после того, как их сиятельство Григорий Александрович Потёмкин их в постоянное ношение ввёл. Парики тогда вовсе отменили, за ненадобностью. Аа, да что уж там говорить, – вздохнув, он махнул с досадой рукой. – Было время, опять всё на круги своя вернулось, не для войны, а для парадов начали одевать. Так, ну ладно, отвлеклись мы чего-то, ты вот эти пока примерь, – пошарив в большой куче, он выбрал пару и подал её Димке.

Кожа этой пары сапог была гораздо мягче, чем у предыдущих, голенища чуть шире и не так стягивали ногу, а самое главное, они были свободными в стопе.

– Агаа, а ты ведь, как я гляжу, понимаешь толк в обувке, – усмехнулся каптенармус, наблюдая, как паренёк примеряет сапоги. – Смотри-ка, мало ведь таких смышленых среди рекрутов. Сам-то родом не из мещан али, может, вдруг из купеческих будешь?

– Из горнозаводских я, господин каптенармус, – ответил Димка, – Верхоторский медеплавильный завод помещицы Дурасовой. Вот оттуда меня и забрали.

– О как! Ну, выходит, оттого-то ты и разумный, а не как все остальные, лапотники от сохи, – сделал выводы старый служака. – Такие, как ты, опосля годов пяти строевой службы обычно мастеровыми-оружейниками в полках становятся. Ладно, забирай всё своё, да мундир-то можешь даже не мерить, я и отсюда на глаз всё примечаю, как раз он удачно подойдёт тебе. Худоват ты, конечно, Тимоха, болтаться немного он на тебе будет, ну да чего уж тут поделать, были бы кости, а уж коли сам жив будешь, так и мясо потом нарастёт.

После обеда строевые занятия для отделения отменили, и новобранцы подгоняли на свету перед самой казармой только что выданную им одежду. Выглядели они все в ней потешно. Сидели сермяжные, серые рекрутские мундиры на вчерашних крестьянах словно мешки.

– Повезло вам изрядно, ибо полная уставная коса ныне отменена, – пояснял ефрейтор. – А вот раньше, совсем недавно, с ней все ходили, расчёсывали её, заплетали, прут железный вовнутрь вставляли, мукой пудрили, да ещё и следили, чтобы она одного размера со всеми была, ну и бант чёрный навязывали. Теперь только лишь один малый парик остался с буклями-завитушками. Его при матушке императрице Екатерине убирали, а при амператоре Павле Петровиче обратно войскам вернули, а косы накладные вот только недавно при Ляксандре Павловиче совсем убрали. Вместо них сейчас на затылке волосы велено не стричь и делать из своих малую косицу с бантом. Поговаривали, что скоро и париков вовсе даже не будет, но особого указа снимать их пока что не было. Букли, кто не понял, это такие кудряхи с боков, и завивать их надобно кажный день. Сам же парик положено раз в три дня в воде с уксусом кипятить и опосля того сушить. Свои волосья у ротного цирюльника надобно стричь наголо али как можно короче, под короткий ёжик, ну окромя задних, конечно. Ежели не будете этого делать, так вши всего изъедят, а ещё и от нас палочки для вразумления получите. Так, ещё что важно вам знать, – это про уход за обувью. Глядите сами, кажный сапог пары, он ведь одинаков с соседним. Левого и правого тут вовсе даже нет, потому как тачаются они на одной единой колодке. А как же это сделать так, чтобы было удобственно их носить? А вот тут как раз-то и есть своя особенная уловка. Мо́чите сапоги обильно изнутри, потом оборачиваете ноги двумя парами своих сырых портянок и так вот ходите в них целых два дня. Кожа, из чего пошита солдатская обувь, она, конечно, грубая, но всё же от большой сырости никак не устоит и хоть немного да растянется под кажную вашу ногу. Вот и получится у вас с того самого и левый и правый сапог. За казённой обувью вообще требуется особый уход. Глядите,