— Помнишь деда Аркадия? — спрашивает дядя Юра, расслабленно, с удовольствием наблюдая на мои обнимашки с сестренкой.

— А это какой-то двоюродный, троюродный или четвероюродный дед?

Вспоминаю я его с трудом, если честно. Родни у нас вагонище, задолбаешься считать.

— Мы его похоронили же, сорок дней сегодня, — кивает Полина.

— Да, я помню, что-то говорили, — скорбное лицо сделать не получается, я этого деда видел один раз в жизни, давным-давно, и запомнился он помешанным на своей хате и мировом господстве старикашкой. Когда-то давно, говорили, вполне нормальным мужиком был, в должностях ходил, но развал Советского Союза и разруха девяностых что-то и в нем надломили.

Дед решил, что все внезапно хотят получить его жилплощадь, и забаррикадировался в ней, словно собирался осаду переживать, никого не пуская на порог.

Пять лет назад, когда я его видел, привозил с отцом какие-то бумаги ему в Питер, дед Аркадий уже был основательно не в себе.

И вот… Помер.

Странно, что меня на сорок дней позвали, кстати. А на похороны нет…

— На его квартиру из наследников — только ты, — раздается спокойный голос отца.

— В смысле, я? — удивляюсь я безмерно.

— Завещаение нашли на твоё имя, — говорит Юрик, — мы, конечно, с братом претендовать не будем.

— Нет, не будем, — поддакивает отец. — И получается…

— И получается! — неожиданно кричат всё хором, поднимая бокалы с вином, тут же пугается от резких звуков и принимается плакать Мишка на руках отца, а мини-Марта весело взвизгивает прямо мне в ухо, чуть ли не оглушая.

Марта тут же забирает плачущего братишку к себе, а я аккуратно спускаю сестру с рук, попутно ковыряясь в ухе. Запросто могла барабанную перепонку пробить писком своим, козочка мелкая.

— И получается, что у тебя есть квартира! — заканчивает батя, подавая мне фужер.

— Дай-ка сообразить…

Я ошарашен, и это слишком мягко сказано. Вот уж чего не ожидал…

С какого это хрена дед Аркадий воспылал ко мне любовью, интересно? Нет, я ему, конечно, благодарен, но в честь чего?

Хотя, хрен их, стариков, разберешь… Может, показалось ему, что я — родственная душа, например…

И тут до меня начинает доходить весь масштаб…

А отец, словно слыша моего внутреннего паникера, принимается перечислять:

— Санкт-Петербург, два шага до Невского проспекта, четыре огромные комнаты, с выходом на общую мансарду…

Заебись…

Я с трудом держу лицо, в легком ступоре припоминая, что там насморк, белые ночи, море и адские дворы-колодцы. Там неформалы, рокеры и нет нормальной публики…

— Квартира в хлам разбита, но будет чем заниматься, — подбадривает меня дядька Юра.

— Там такой унитаз! — округляет глаза Полина, — ты пока его не снимай, я хочу его сфотографировать...

Ага, будто я прямо сейчас рванул из Москвы в Питер, чтобы снять унитаз в квартире. Которая мне нахрен не нужна… Точнее нужна, я не откажусь. Но, блядь, не в северной столице же!

А если там продать, а тут купить?

— Дед Аркадий не давал ремонт делать, мы же хотели тогда…

— Да, — кивает отец, — уже собирались запускать рабочих, там же жесть даже не советская, а чуть ли не дореволюционная. Со времен блокады точно ничего не менялось… А деду что-то почудилось, он заорал на нас и выкинул из квартиры… И все, так и не удалось уговорить…

Отец с дядькой улыбаются, вспоминая сумасшедшего, по-Кирсановски упертого деда, мне вручают ключи от моей собственной квартиры.

Я смотрю на них, на эту связку, и думаю, что где-то явно произошёл сбой программы.

— Документы уже подготавливаем, — комментирует дядька Юра, — потом заедешь, подпись поставишь, но всё равно, понимаешь, надо подождать будет несколько месяцев… Жить там нельзя, ремонт надо и все такое… Да и ты учишься, не очень правильно будет срываться…

— Это всё очень хорошо, — Петр Григорьевич подходит ближе, чокается стаканом, — а вообще, не вижу радости, Кит! Тебе повезло сказочно, редко кому в твоем возрасте выпадает такое: квартира в центре Питера! Нет, конечно, я уверен, что Кирсан бы потянул, купил… Но он же не будет. А сам ты пока не заработаешь. На такую. Я видел фото, там в самом деле хоромы… Так что, тебе есть, к чему стремиться, Никит… Думаю, что, если ты продолжишь в том же темпе, то и должность в филиале питерском не за горами… Как раз к концу обучения. Я еще отцу твоему не говорил, но , думаю, можно обрадовать…

— Пока не надо… — жалко бормочу я, ошарашенный перспективами.

Нет, я, конечно, рад, что меня ценят, продвигают, горизонты реально крутые… Но как-то все слишком…

Работа, машина вот, теперь квартира… И карьера… Так в самом деле легко в свою исключительность поверить…

А если это просто потому, что родня?

И на моей место в Питере есть кто-то другой, более талантливый. Но у него нет нужной родни, а потому он в пролете…

Меня это все почему-то кусает, хотя не должно бы…

Но отец правильно воспитал. Слишком правильно.

И потому не получается пока что гордиться своими достижениями. И тем более, доставшейся на халяву квартирой…

— Сынок, я горжусь тобой. — Смотрю в глаза отца, улыбаюсь, понимая, что сейчас ни вопросы мои, ни даже мысли — не к месту.

Он реально рад и горд.

И это греет…

— Ты — лучший работник, — подтверждает супруга моего начальника.

Киваю, старательно делаю счастливое лицо, сжимаю стакан в руке, пытаясь почувствовать себя счастливым.

Все же хорошо, да?

Я просто с жиру бешусь?

Тем более, чего заволновался-то?

Пока что есть время, его полно еще. До окончания университета точно.

А потом… Потом чего-нибудь произойдет.

Одно я точно знаю: ни в какой Питер я не хочу. Не люблю я этот город, не родной он мне.

Я в Москве родился, тут жить хочу.

Прикидываю, как родня отнесется к финту ушами, если я чуть попозже, уже ближе к окончанию универа , начну продавать квартиру…

Пока что сложно сказать…

Они вон как радуются, все распланировали за меня на годы вперед… И меня забыли спросить, хочу