***

Первая ночь в роддоме проходит сложно. Мне не спится, потому что мысли находятся далеко за пределами палаты. В корпусе напротив. Я словно ненормальная поднимаюсь с кровати при малейшем шорохе, постанывая от боли и неприятно морщась, чтобы посмотреть в окна, где находится мой ребёнок. Я ничего там не вижу, но оторваться всё равно не могу. Интересно что делает Илюшка? Плачет? Ест? Дышит самостоятельно или под аппаратом? Андрей не спит с прошлой ночи, с тех пор как привёз меня в роддом, поэтому я не решаюсь его тревожить.

В коридоре отделения целый день не стихает суета. После того как прооперировали Илюшку в перинатальный центр заявилась проверка из министерства. Доктор, который принимал у меня роды утверждает, что это Муратов навёл здесь шороху. Я знаю, что он может. Он способен на многое, чтобы защитить своё.

Следующим утром из реанимации меня переводят в тесную одноместную палату. Из мебели здесь только кровать и тумба. К счастью, есть выход в душ и туалет, но один минус – отсюда не видно кардиологический корпус!

Я привожу себя в порядок и впервые так тщательно рассматриваю в зеркале: покрасневшие глаза, искусанные в кровь губы и потухший взгляд. Длинные темные волосы спутались, и чтобы расчесать их мне требуется достаточно много времени. Фигура пока далека от идеала: живот тянет на четвертый месяц беременности, а внизу него находится уродливый шрам, который теперь постоянно будет напоминать о самом лучшем и одновременно самом счастливом дне моей жизни.

За стеной который час не смолкает детский плач. Молодая мамочка злится и нервничает, что ребёнок мешает ей спать. Хочется войти к ней в палату и вправить мозги. Сказать откровенно, что она глупая и не понимает того, что на самом деле является самой счастливой. Я бы всё на свете отдала за то, чтобы мой Илюшка вёл себя точно так же: просился на ручки, требовал грудь, куксился и хныкал. Что угодно, лишь бы был!

Разозлившись на нерадивую мамашу, отворачиваюсь к стене и накрываю голову подушкой только чтобы не злиться ещё больше и не нервничать. Мне нельзя.

В момент абсолютной тишины мне удаётся ненадолго вздремнуть. Просыпаюсь я только тогда, когда чувствую, как кто-то осторожно касается моего плеча. Убираю подушку с лица, отворачиваюсь от стены и удивленно распахиваю глаза, когда вижу, что в палате не доктор и даже не медсестра, а Андрей.

Поднимаюсь с кровати настолько быстро насколько могу. Живот схватывает от резкой боли, но я почти не морщусь. Вернее, пытаюсь не морщиться, чтобы показать Андрею, что я сильная и я держусь ради нашего сына.

- Здравствуй, Нина, - произносит Муратов заполняя тесное пространство палаты своей мощной фигурой.

- Привет, - киваю ему.

Кажется, что для нас здесь слишком мало места. Особенно когда мы стоим на расстоянии двух метров.

Нам так много есть о чем поговорить, но почему-то слов не находится. Я вижу, что Андрей пришёл не с пустыми руками, а с двумя увесистыми пакетами. И это всё для меня?

- Не знаю, может у тебя уже что-то есть… - нарушает тишину Муратов. – Купил всё, что написала медсестра.

Внутри молокоотсос, медикаменты, бюстгальтеры для кормления, вкладыши, крем, который может пригодиться от трещин сосков, послеродовой бандаж, еда, посуда и даже… прокладки. Я экономила на себе и почти ничего не покупала, но сейчас все эти мелочи кажутся очень даже кстати. Я густо краснею и благодарю за всё то, что он принёс. Только сейчас понимаю, что Андрей должно быть не рассчитывал и не был готов, что придётся заботиться не только о ребёнке, но и обо мне.

Никто из нас девять месяцев назад даже подумать не мог, что случайная встреча в ночном клубе и одна лишь ночь настолько перевернёт наши судьбы.

- Доктор сказал, что посмотрит на твоё состояние и через несколько дней переведёт к сыну в отделение кардиологии.

- Через несколько дней? Правда?! – я чуть ли не подпрыгиваю на месте.

Буду считать не только дни, но и часы, и минуты до скорой встречи.

Андрей выглядит хмурым и уставшим: между бровей залегла глубокая складка, а щетина на лице отросла и прибавила ему возраста. Невольно бросается в глаза слишком большая разница между нами. Целых двадцать лет! Когда я только родилась он уже успеть стать отцом.

- Правда, Нина, - отвечает Муратов и уголки его губ слегка ползут вверх. – Хочешь покажу Илью? Я успел сфотографировать, когда был в отделении.

- Конечно, хочу!

У меня перехватывает дыхание, когда Андрей достает телефон и протягивает мне. Наши пальцы соприкасаются и электрический разряд мгновенно пронзает тело, но в этот раз я не обращаю на эту химию никакого внимания: не тушуюсь и не краснею, лишь жадно впиваюсь глазами в экран и рассматриваю первую фотографию нашего сына.

Илюша спит под какими-то датчиками в крошечной кроватке. Одет в синий слип, шапочку и носочки, которые ему велики. Одежду я покупала накануне родов, словно чувствовала, что это произойдет достаточно скоро. Из-под шапочки виднеются чёрные волосы. Нос пуговкой, губки бантиком, а кожа даже через камеру телефона кажется теплой и бархатной. Сердце попадает будто в тиски… В груди давит так сильно, что поток слёз, который я старательно удерживала в себе со вчерашнего дня, прорывается наружу. Я хочу целовать эти малюсенькие пальчики, хочу трогать, касаться, дышать…

Словно по мановению волшебной палочки в соседней палате раздается жалобный плач. Мамочка настолько громко ругается, что я не выдерживаю, отдаю телефон Андрею и подхожу к стене с силой ударяя в неё кулаками.