Отличная иллюстрация панического страха христиан перед тем, что их дети, поддавшись угрозам или пропаганде, могут принять ислам, – дело Рамеза. Мне удалось выяснить, что этот Рамез – способный, доброжелательный юноша из христианской семьи. Он был похищен группой исламистов, именовавших себя, казалось бы, приличным именем: Ассоциация Палестинских Научных Исследователей.

Эта пресловутая Ассоциация дислоцируется в секторе Газа, а ее лидер Салем Саламах – член парламента ХАМАС. Одной из своих задач члены Ассоциации считают обращение христиан в ислам в обмен на вознаграждения в виде автомобилей, трудоустройства, квартир. Я слышал анекдотическую историю, как 19-летний парнишка провел этих исламистов. Заверив их в своем обращении сразу после получения машины и квартиры, он получил запрошенное от Ассоциации, затем втихую все продал и сумел тайно перебраться на Западный берег вместе со своей семьей; там эти христиане получили статус политических беженцев. Таким вот образом ему удалось выбраться из Газы и вывезти своих близких, да еще и прихватить с собой наличные на первое время.

С Рамезом все обстояло куда печальней. Через несколько дней после его похищения обезумевшая от горя мать попала в больницу Шифа. Похитители позволили сыну ее навестить; он появился в больнице под конвоем сотрудников Салама. Увидев его, мать и ее сестра заголосили: «Не принимай ислам, Рамез». В ответ юноша завопил, что хочет домой. Тогда конвоиры избили деревянными молотками его мать, тетку, молодого священника и еще одного христианина, с которым мне удалось позже встретиться. Он получил глубокую рану во лбу.

Рамеза вывели из больницы и выпустили на волю лишь через несколько дней. За сутки до освобождения, все еще находясь в плену, он сообщил прессе о своем добровольном переходе в ислам. Он также сказал, что вернется домой, если семья захочет его принять[68].

Я отправился к Ханаху Аламашу, отцу Рамеза, и нашел его в принадлежащем ему маленьком ювелиром магазинчике в центре Газы, в знаменитом квартале золототорговцев Зайтун. Помещение, похожее на сарай, с коричневатыми грязными стенами и письменным столом. На деревянной доске, приколоченной к столу, написано имя сына. Перед хозяином разложены плоскогубцы и пинцеты, позади висит календарь с Девой Марией и крест черного цвета.

Поначалу он не хотел говорить о Рамезе, но затем решился.

– Это неправда, что он стал мусульманином, – возбужденно сказал он. – Они промыли парню мозги. Я сам ювелир и прекрасно знаю, как можно продавать вещи. Это было именно то, что с ним сделали.

Появляется молодой человек с серебряным кольцом, которое ювелир кладет на плоский камень и извлекает горелку. Он нагревает кольцо до тех пор, пока оно не становится белым, а затем обрабатывает с помощью плоскогубцев, продолжая при этом свой рассказ. Он вспоминает, как целую неделю, пока сына держали в плену, пытался вернуть его. Отец обратился за помощью к тому самому правительству, членом которого был похититель Салем Саламах.

Пришел ответ: «Мы не можем выдвинуть против этого человека никаких обвинений». То же самое он услышал и от полицейских: «У нас нет власти призвать его к порядку, он слишком силен».

– Когда Рамез вернулся домой, я решил его не трогать, – говорит Ханах Аламаш. – Я хотел, чтобы он хладнокровно рассказал, что все-таки произошло. Он подошел ко мне как-то утром и сообщил: «Отец, я христианин».

Рамез эмигрировал в Швецию, где живет до сих пор. В секторе Газа ему оставаться было опасно. Позже мне стало известно, что, заручившись поддержкой правительства, архиепископ заключил договоренность с группой Салема Саламаха, согласно которой стороны обязуются воздерживаться от обращения сторонников другой веры в свою религию.

Вернувшись во дворик красивого греческого православного храма, я завязал разговор с человеком лет пятидесяти, назову его Симоуном. На нем ковбойский костюм и резиновые сапоги; пока мы говорим, он нервно вращает ступней.

– Если вдруг какая старая карга захочет прибрать меня к рукам, я поеду за ней хоть на край света. Лишь бы отсюда убраться, – смеется он.

Симоун рассказывает о ненависти, сочащейся из мечетей. Он говорит, что в секторе Газа есть группировки, которые ставят перед собой задачу убийства христиан. Время от времени через стену летят камни, которыми целятся в церковь или кладбищенскую территорию.

После прихода к власти ХАМАС в 2007 г. произошло событие, которое едва не стоило Симоуну жизни. За церковью ухаживала мусульманская семья, которая арендует один из домов, находившихся во владении церкви. Однако в 2007 г. церковь захотела вернуть дом себе и получила судебный ордер на выселение мусульманской семьи.

Однажды во двор ворвались вооруженные люди и захватили Симоуна в заложники. Оглушив, они швырнули его в ожидавшую их машину, но ему все же удалось бежать. Он свидетельствует о том, что спустя пять месяцев вооруженные люди вернулись и избили архиепископа. Это была месть за выселение мусульманской семьи.

– После прихода ХАМАСа у нас нет никаких гарантий, никакой безопасности. Любой может на нас напасть, и ему за это ничего не будет, – заявляет Симоун.

После нападений им овладела тревожность, она привела к двум инфарктам.

Другой человек (назову его Томас) рассказывает об эпизоде, который произошел пару месяцев назад. Его брат позвал плотника, чтобы сделать в доме кое-какие ремонтные работы. Неожиданно для всех плотник вынул пистолет и стал стрелять в брата, его жену и сына, а после расстрела он их обокрал. На своем мобильном телефоне Томас показал мне фотографии брата в израильском госпитале – тот лежит в коме, без признаков жизни, под капельницей. Его жена и сын только пошли на поправку.

Преступник сейчас в тюрьме и утверждает, что не может сказать, почему открыл стрельбу – произошло какое-то мгновенное помутнение рассудка. Томас же убежден, что на его родных напали, только потому что они христиане; здесь живет ложное представление о христианской зажиточности.

Томас показывает фотографии полученных от семьи преступника писем с угрозами. В них требуют, чтобы он заявил полиции, что их родственник не стрелял в его брата с домочадцами. Ему и деньги предлагали. Но Томас никого покрывать не собирается. Дело еще не передано в суд, и он говорит, что если его брат умрет, а убийца не понесет наказания, то он лично с ним расправится.

– Я не собираюсь заключать никакого перемирия с этой семьей. Несмотря на то что я христианин, здесь будет применен мусульманский закон. Я его убью.

Я спрашиваю, а что, на его взгляд, может последовать за этой кровной местью.

– Мы верим в судьбу. Что будет – то будет, – отвечает он.

Покинув территорию храма, я собираюсь продолжить путь к границе. Я чувствую себя выжатым, будто