он носит цветные рубашки в бордовых тонах, из ворота коричневой зимней куртки-безрукавки выглядывает капюшон.

В его щегольской манере держаться было словно какое-то предвкушение детского праздника, и этот дух тут же заполнил все пространство вокруг дивана.

Набиль – это новый образ арабского мира, новая оппозиция, которую принесла с собой арабская весна. Я следую за ним вниз по улице Скиндергэе в ресторан на Гробрёдреторв, где у него назначена встреча. Ежась на осеннем холоде, он застегивает молнию на своем пуховике до самого подбородка. Небо затянуто серыми облаками. Здесь, в этой стране, в чужой среде, он находится против собственного желания, однако, похоже, не слишком обеспокоен тем, дадут ли ему разрешение снова вернуться в Египет.

Набиль видит себя в качестве борца-одиночки в пережившей недавнюю бурю крупной игре. Он приводит цитату бывшего канцлера Вилли Брандта о том, что «лучший способ предсказать будущее – это создать его самому». По всему видно, что этот 27-летний джентльмен уверен в своих силах:

– Представьте себе, что мы в Осло сорокового года и наблюдаем за действиями немецкого диссидента Вилли Брандта, – пишет он в одном из своих постов в блоге. – Находясь в ссылке вдали от родины, он воевал с оккупировавшей Норвегию нацистской армией. Никому не дано было предугадать, что в один прекрасный день этот человек станет лидером Западной Германии, сыграет ключевую роль в объединении Германии с Европой, а затем получит Нобелевскую Премию Мира. Разница между Вилли Брандтом, Нельсоном Манделой, Аунг Сан Суу Чжи, Мартином Лютером Кингом и нами – в том, что эти люди могли построить будущее, были способны что-то изменить»[71].

Что это – мегаломания или идеализм? В этих героях Набиль видит себя, одновременно черпая вдохновение у крестного отца египетского либерализма, одного из наиболее влиятельных египтян первой половины двадцатого века Ахмеда Луфти Эль-Сайеда. Луфти был первым ректором Египетского университета, при нем состоялся первый женский выпуск. Будучи директором национальной библиотеки Египта, он ознакомил арабов с трудами британского борца за свободу слова и права женщин Джона Стюарта Милля.

Луфти сражался с панарабизмом – идеей арабского союза. Он считал, что Египет – самостоятельная страна, независимая от других арабских государств. Этот человек Возрождения дал Египту вдохнуть воздух свободы: это было время с середины 1920-х вплоть до переворота Гамаля Абдель Насера в 1952 г. В те времена подобные Луфти люди могли занимать ключевые позиции в государстве. А сегодня его молодой почитатель шагает по мокрой от дождя копенгагенской улице, не имея возможности вернуться на родину без риска попасть за решетку. И все потому что он посмел выразить аналогичную точку зрения.

Как это ни странно, несколько ближневосточных экспертов по-дружески пытались отговорить меня от встреч с людьми, подобными Набилю. Но я беру у него интервью, потому что таких, как он, на Западе днем с огнем не найдешь, к тому же он говорит по-английски и разделяет наши взгляды. Полагаю, что таких египтян не более одного процента.

Это и неудивительно для страны, в которой 95 % населения считают, что ислам должен играть значительную роль в политике[72], но ведь иногда и один процент может оказаться правым, понимая при этом ситуацию более четко, чем большинство. Сразу по прибытии в Каир я заметил, что разговоры о поддержке Запада воспринимаются с явным сомнением. Здесь не считают, что западная пресса безусловно поддерживает Набиля и компанию[73]. Всякий раз, когда речь заходит о либеральной оппозиции в Египте, мнения расходятся. Поразительное количество народа возлагают вину за продолжение конфликта на демонстрантов с площади Тахрир, считая их недемократичными, потому что они не желают склониться перед решением большинства о создании более исламизированного общества. Нередко Братство характеризуют как прагматичное и оппозиционное[74].

Либеральные египтяне считают предательством со стороны Запада занижение стандартов требований к руководству арабскими странами по сравнению с собственными странами. Мона Элтахои, один из самых известных египетских блогеров, назвал это явление «расизмом мелких ожиданий».

Перед встречей с Набилем я использовал для публикации в газете Weekendavisen его колонку, где он описывал судебные процессы, повлекшие за собой аресты египтян за богохульство. Он упоминает два дела, возбужденных против египетских христиан. 12 сентября 2012 г. суд присяжных Сохада приговорил христианку по имени Бисхой Эль-Бехери к шести годам тюремного заключения за критику ислама и Мурси.

В сентябре 2011 г. двое детей из семьи коптских христиан, 10-летний Набил Нейджи Ризк и 9-летняя Мина Нади Фараг, были арестованы за оскорбление ислама после того, как их поймали с клочками бумаги, на которых оказались написанными несколько стихов из Корана. Позже дети были освобождены без суда по малолетству[75].

Некоторые подвергаются судебным преследованиям за критику ислама. С египетскими христианами, а также с теми, кто не входит в суннитские группировки, это случалось еще задолго до того, как бразды правления временно попали в руки Братства[76]. Сам Набиль также пребывает под следствием. Пока он был в Дании, против него открыли еще одно дело в связи с «оскорблением ислама». Египетские власти требуют у Германии его выдачи для суда.

– То, что происходит в Египте, – это начало новой инквизиции. Однако мир предпочитает оставаться к этому глухим, – заявляет он. – Возможно, потому что никто не хочет прислушиваться к мнению одного процента.

– Слову «копты» придают неверный смысл. «Копты» означает всего-навсего «египтяне», – замечает он в ответ на просьбу прояснить для меня ситуацию с коптами.

«Коптский» происходит от латинского слова coptus, которое, в свою очередь, связано с греческим aiguptios, что значит «египетский»[77]. «Коптский язык – это христианский язык, который уже давно вытеснен и заменен арабским. Очень немногие люди умеют говорить по-коптски. Изначально все египтяне были коптами. Однако в последние 60 лет под этим словом стали подразумевать только египетских христиан», – говорит Набиль. Он объясняет, что 100 лет назад арабскими считались всего лишь семь стран, причем все они находились на Аравийском полуострове.

– С ростом арабского национализма возникла попытка связать арабскую концепцию с суннитским мусульманским большинством, куда должны были входить также и североафриканские страны, – сказал он. – Цель – культивировать этнос, которого вообще в природе не существует. Нужно ведь учитывать, что страны Северной Африки: Египет, Тунис, Ливия, Алжир, Марокко – не имеют ничего общего с Сирией, Ливаном, Иорданией, Ираком, Палестиной, Саудовской Аравией, Йеменом и странами Персидского залива. Египет считается арабским только потому, что на протяжении десятков лет так диктовала наша диктатура. Именно по этой причине Египет становится все менее и менее христианизированным. Христиане чувствуют, что их страна оккупирована арабами.

Майкель Набиль