А Креол продолжал спокойно уписывать свинину.

— Я очень благодарен тебе, — наконец принял решение Мешен’Руж-ах. — Я забуду тебе этих трех свиней, потому что ты действовал из добрых побуждений и спас больше, чем нанес вреда. Нечасто встретишь сегодня такое бескорыстие. Воистину Ахмесу повезло, что он тебя встретил.

— Он мне кое-что за это обещал, — безразлично ответил Креол

— Вознаграждение?.. — прищурился мелушец. — Он обещал, что я дам тебе вознаграждение? Креол, должен напомнить слова древней мудрости: щедрым быть легче всего, когда отдаешь не свои деньги, а чужие.

— Успокойся, он просто знает кое-что мне нужное, — поморщился Креол.

— Должно быть, это и впрямь что-то важное. Не поделишься?

— Я разыскиваю одного человека… маг Ундадибдид. Кстати, ты сам его не видел? Твой свинопас видел.

— Ах вот в чем дело!.. — рассмеялся Мешен’Руж-ах. — Конечно, я видел Ундадибдида! Он гостил у меня! Сидел прямо там, где сидишь сейчас ты! Зачем тебе этот свинопас, Креол? Оставайся на ужин, я сам все тебе расскажу!

Креол помнил слова Человека-Скорпиона, но решил, что свинопас и правда никуда не денется. Рабы принесли еще вина, на доске для шек-трака зазвенели сикли, а Мешен’Руж-ах принялся путано, длинно рассказывать, как… служил в Уре магом-консультантом.

Кажется, он уже воздал должное Нинкаси до прихода гостя. Но Креол не имел ничего против, тем более, что послушать оказалось интересно. Когда Мешен’Руж-ах заканчивал очередную байку, Креол вступал со своей — ему тоже нашлось что рассказать о двухлетней службе в Нимруде.

К сути они подошли на закате. Мешен’Руж-ах, уже совсем пьяный, поведал, что Ундадибдид заглядывал расспросить об одном дельце, которое перешло к нему по наследству. Пустячок, ничего особенного, но Мешен’Руж-ах, будучи хлебосольным хозяином, упросил Ундадибдида остаться ночевать, а следующий день тоже промелькнул как-то незаметно… и следующий…

— Он покинул меня только этим утром, — развел руками Мешен’Руж-ах. — По какой дороге ты ехал?

— По северной синейской, — ответил Креол, пытаясь собрать мысли в кучку. В голове шумело.

Он с сожалением подумал, что десяти сиклей ему теперь не видать. Ундадибдид уже давно дома и сам получил золото за нахождение себя… хотя погодите, за что ему платить, если он никуда и не пропадал?..

Ерунда какая-то.

— Я слишком много выпил, — сказал Креол, сверля мрачным взглядом кувшин.

— Т-тогда предлагаю отправиться на ложе Инанны! — гостеприимно выкинул руку Мешен’Руж-ах.

— Э, я не содомит, пес! — запротестовал Креол. — Я т-тебя испепелю!..

— Да я не это!.. — обиделся хозяин. — Я не про то!.. У м-ня ж-на и наложницы… д-две!..

— А у меня никого нет… — погрустнел Креол.

— А я тебе подарю! — засверкали глаза Мешена’Руж-ах. — От души! Ты вернул мне сорок голов свиней, а я отплачу тебе несверленой жемчужиной! Она еще не знала мужчины, я желал объездить ее сам, но ради священной дружбы… и сорока голов… ик!.. свиней!..

С трудом держащийся на ногах хозяин провел Креола по своему дворцу. Мир вокруг и так вращался, а жилище Мешена’Руж-ах еще и оказалось настоящим лабиринтом, так что Креол понятия не имел, куда они бредут. Какие-то комнаты, коридоры, повсюду каменные статуи… а потом Креол шлепнулся на толстый палас, и рядом вроде упало что-то теплое, но этого маг уже не видел. Он перевернулся лицом вниз и захрапел.

Пробуждение было болезненным. К счастью, Креол еще в Нимруде выучил заклятие, снимающее похмелье. Он пробормотал несколько слов и уже ясным взором осмотрел просторную светлую комнату. Рядом стоял поднос с водой, чашкой бульона и горстью фиников, чуть подальше валялся его скомканный плащ, а с другой стороны…

— Ты проснулась, — раздался мелодичный, но настороженный голос.

Креол с трудом припомнил, что было вчера. Кажется, Мешен’Руж-ах еще что-то говорил, пока они блуждали по закоулкам его дворца. Что-то про жемчужину…

Красивая молодая кушитка. По виду и ауре — лет шестнадцати-семнадцати. Кожа цвета эбенового дерева, лицо немного удлиненное, лоб высокий, глаза большие и миндалевидные, нос узкий и тонкий, губы полные, копна волос скручена в две толстые косы, а остальное льется по спине.

Бедра девушки прикрывала короткая юбка, небольшую грудь перетягивала лента материи, а сквозь косы струились охранительные шнуры. При каждом движении чуть слышно позвякивали браслеты на запястьях и лодыжках.

— Ты…

— Мать называл меня Тхари… господина, — неохотно сказала девушка. — Твоя раба теперь.

По-шумерски она говорила чисто, но не совсем правильно. Креол осмотрел ее еще раз, пристальней, и остался доволен. Хороший подарок сделал Мешен’Руж-ах.

И лучше поскорее уйти, потому что на трезвую голову он может о такой щедрости пожалеть. Свинья стоит два сикля серебра, а молодая красивая рабыня — все тридцать.

— Идем, — велел Креол.

Тхари покорно засеменила следом… и немножко впереди, потому что сам Креол выход искал бы долго. Покойный Дильмар выстроил дворец одноэтажный, приземистый, но очень пространный и запутанный. Однако Тхари жила тут второй месяц и дорогу знала.

Оказалось, что Мешену’Руж-ах ее тоже подарили. Она родилась на границе с Офиром, еще в детстве лишилась родителей, и ее милостиво взяли в храмовые танцовщицы. Большую часть жизни она в Офире и провела, и страну эту очень любила.

— Офир — лучший страна в мире, — оживленно рассказывала она, пока Креол размышлял, пустить ли новое имущество в колесницу или пусть бежит рядом. — Гораздо лучше Шумера. Шумера — плохой страна, пфе-пфуй.

— Молчать, рабыня, — беззлобно сказал маг. — Шумер — лучшее место на земле.

— Нет, Офир — лучшее место, — дерзко возразила Тхари. — В Офир много красивый храма, золото везде, павлин ходит. Девушка ходить, смотреть — мужчина нравиться. Сама выбирать, подходить, рука брать, говорить: идем, женись будем.

— Варварские обычаи, — хмыкнул Креол, все-таки заставив Тхари бежать рядом с колесницей. — Чего ж ты тогда там не осталась?

Рабыня погрустнела и рассказала, что стала добычей дильмунских пиратов. Они часто грабят страну Офир, потому что там много золота, самоцветов, слоновой кости. А если берут живых пленников, то превращают в рабов и везут сюда, в Шумер.

Тхари была ценной добычей, потому что ее жемчужинка еще не просверлена, ее купили за сорок сиклей серебра, один богатый купец. Он хотел оставить ее