тренировка была. – Поколебавшись, закончила: – И теперь я понимаю, чего вы так взвились, когда мы с Сонькой потерялись. А ведь по всему выходило, что вы свихнулись.

– Фотоаппарат принесла? – поежившись при воспоминании, спросил Сергей.

– В гостиной лежит, завернут в тряпочку. Только вот он столько по рукам ходил…

Акимов, прибирая негатив в конверт, обнял Ольгу, потом чуть отстранил, склонив голову, глянул в глаза:

– Сама будь осторожна. Обещаешь?

– Вы с Колькой одного поля ягоды, – сердито заметила Оля. – Когда я одна-то бываю?

…Женщины угомонились, Акимов все смотрел на фотоаппарат. Прибор как прибор, футляр потерт, углы бережно отделаны жестянкой, чтобы окончательно не сбились, в одном месте – следы от двух отверстий, наверное, какой-то шильдик был, памятная бирка.

Вдоволь насмотревшись, Акимов решил, что с утра же надо на первой же электричке тащиться к экспертам. Вдруг пальцы в картотеке есть, лежат и ждут своего часа… Да, но без сопроводительного примут ли? «Сорокина предупредить», – решил он и, презрев приказ не являться до утра, сбегал до отделения. Несмотря на глубокую ночь, капитана там не было.

Ну раз так, то Акимов решился, по слову какого-то римского умника, делать что должно, и будь что будет: «С утра повезу, а там по месту сориентируюсь».

Глава 7

После разговора с ребятами Катерина почувствовала себя не в пример легче. Она видела, что сообразительная Ольга все поняла правильно: и масштаб угрозы, и то, что от нее, как от пионервожатой, требуется. Николай очень кстати подвернулся. Пусть с формальной точки зрения он всего-навсего поммастера в ремесленном училище, на деле в районе паренек весьма уважаемый.

Надежды мало. Зато население осведомлено. А то и, глядишь, сдвинется что-то если не с бригадмилом, то хотя бы с общественными патрулями? Ведь это же и им самим нужно, по совести…

Совесть. Совесть! Вот как раз совесть Кати и подала голос: «Патрули! Несознательное местное население! А сама-то ты не местное население? Куда отправилась? Правильно нынче было сказано: перекладываешь с больной головы на здоровую, завалилась с Петровки важная, поручения барски раздаешь – а кто тут, дома, работать будет?»

Катя приказала совести заглохнуть – та, ворча, угомонилась до времени. «Что сделано – то сделано. Работаем, пока заменить некому…»

На ее половину постучалась Наталья, спокойная, серьезная, синие глаза смотрят ласково:

– Катюша, поужинаешь?

Ох уж эти Введенские. Ох уж скачки эти вечные – от бешенства к полному спокойствию. Хворь эта у них у всех от мала до велика. Наташа, такая воспитанная, образованная, талантливая, – разве можно, глядя сейчас на нее, поверить, что она способна закатить такую истерику, что бывалый капитан бежит, зажав уши и сверкая пятками. А Сонечка – умница – ну ровно цыганский ребенок: по желанию рыдает, а нет нужды в плаче – так и не надо. И Мишка уже почти освоил эту науку.

Катерина, только войдя в эту семью, первое время откровенно пугалась: в своем ли они все уме, потом придышалась, но теперь поняла, что к этому привыкнуть нельзя.

– Я, Наташа, чайку…

– Пойдем, у меня приготовлено.

Чаевничали, и Катерина все-таки решилась спросить:

– По какой причине был скандал? Чего ты, не сердись, так на Николаича ругалась?

Золовка небрежно отмахнулась:

– Да не бери ты в голову. Все для того, чтобы он сто раз подумал, прежде чем к нам являться.

– А что не так?

– Лягашам нечего тут ошиваться, – заметила Наталья, мягко модулируя красивым голосом.

Катерина ужаснулась:

– Наташа!

Введенская-старшая успокоила:

– Ты-то не переживай, тебе можно.

Набравшись духу, Катерина решила выяснить все до конца:

– А у Сони что с руками?

– О траву порезалась, – не моргнув, солгала Наталья.

– Лжешь, – горько констатировала Сергеевна.

– Нет. Говорю ровно столько, сколько нужно. А вот ты, матушка моя, крайне неважно выглядишь. Глаза опухшие, голова квадратная, и вот, уже морщина на лбу.

– Так думать приходится.

– Ты меньше думай, а больше спи.

– На службу рано вставать.

– Можно же служить поближе. На фабрике вот еще одного экономиста надо…

– Наташа, я же просила!

– Молчу, молчу, не буду больше. – Золовка демонстративно глянула на часы. – Вот что: Мишенька сегодня в нашем крыле поспит, тебе отдохнуть как следует надо.

– Да он не мешает…

Но Наталья есть Наталья, чего не хочет – не слышит.

– Соня, Миша! Чистить зубы и спать.

Катерина, чуть не плача от благодарности, отправилась на свою половину. Она последние двое суток (или уже трое? Не вспомнить!) ночевала на составленных стульях, лишь мечтая о кровати. Она ужасно любит сына, но ей бы поспать хотя бы часов шесть подряд, одной…

Тихо тикали часы, повозились на другом крыле дети, устроились поуютнее, заснули. Сквозь щели в досках двери некоторое время пробивался свет: Наталья, пользуясь тишиной, дорабатывала свои художественные шедевры. Было слышно, как она то тихонько мурлыкает что-то, то вроде бы сама с собой говорит, о чем-то спорит.

Убаюканная, Катерина заснула.

Ближе к полуночи разыгрался ветер, полил дождь, серые рваные тучи понеслись по небу, то скрывая, то откатываясь от полной луны. Где-то далеко сердито взлаивали промокшие собаки. Пронесся, гремя, грузовой состав, простуженно покрикивали маневровые. На Третьей улице Красной Сосны было тихо, потому что шуметь было некому. Лишь хибара Введенских вечерами светится окошками, да и то еле-еле, горит Натальина керосинка. Стоит домик, сливаясь с мокрой темнотой, и постукивают в потрескавшиеся стекла разросшиеся кусты сирени.

Черная тень, хоронясь за ними, подобралась под окна. Послушно поддалась ветхая рама, тихо растворилось окно. Человек ловко, неслышно, как морок, скользнул в комнату, приблизился к койке – и, зажав огромной пятерней рот женщины, навалился всем телом. Очнувшись, она забилась, распахнула испуганные глаза – и тотчас сдавленно завизжала. Приговаривала, задыхаясь от радости и поцелуев:

– Мишка, Мишенька!

…Довольно много времени прошло, прежде чем Катерина, отдышавшись, смогла все-таки спросить:

– Неужто сбежал?

Михаил, чуть приоткрыв довольный глаз, пристыдил:

– Не стыдно шельмовать примерного заключенного? Норму перевыполняю…

Она погладила серую ладонь.

– Вижу.

– …Пишу в стенгазету, посещаю библиотеку, пою басом в самодеятельности.

– Тогда почему ты здесь?

– Соскучился. Ну так-то «батя» разрешил… это начальник колонии.

– Да знаю я.

– С официального, личного разрешения отпущен в краткосрочный отпуск в связи с внезапным тяжелым состоянием родственницы.

– Какой?!

– Как какой, сестры.

– Наталья болеет?

Муж с наслаждением потянулся:

– Ох и кровать! Как же я о такой мечтал. Ах да. Ну, добираться не ближний свет, вот она и выздоровела. Вдруг.

– Разве для оформления таких отпусков не нужны, не знаю… медицинские документы, заключения?

– А все и есть, и в лучшем виде. – Свесившись с койки, он нашарил отброшенный сидор, развязал