- Что такое? – шепотом спросил он.

На Юру и раньше иногда находила какая-нибудь глупость: подозвать к себе, потом сказать: «Ничего» и заржать. Лёва и сейчас этого ожидал. Но Шева распахнул своё одеяло и сказал:

- Ложись со мной.

Лёва растерялся:

- Ты… Ты чего?

Шева, не отвечая, сердито моргал блестящими глазами. В темноте Лёва толком не понимал, что выражает лицо Юры и, надеясь, что он правильно его понимает, осторожно лёг рядом. Кровать была узкая и приходилось жаться друг к другу, чтобы не свалиться.

Приподнявшись на локте, Лёва сделал то, о чём давно мечтал: запустил руку в Шевины волосы, убирая пряди со лба. Той ночью от Юры пахло клубникой и мятой, а не клеем, как в последнее время. В след за Лёвиной рукой, Шева задрал голову, выгибая шею, будто подставляя её для поцелуя, и не зная, как расценивать это движение, Лёва медлил, не решаясь коснуться её губами. Ему хотелось спросить, что происходит, и в то же время он боялся разрушить происходящее своими вопросами.

Не дождавшись поцелуя, Шева опустил голову и внёс ясность:

- Сделай то же самое, что ты делал с Власовским.

Лёва не сдержался от улыбки. Понадеявшись, что в темноте не видно, как он обрадовался этой просьбе, Лёва сдержанно спросил:

- Что именно?

- Ну а чё вы там делали, - буркнул Шева, на секунду снова став грубым и неприветливым.

- Лучше скажи, чего хочешь ты.

Он молчал. У Лёвы от волнения заходилось сердце, мысленно он обругивал сам себя: «Блин, ты его так спугнёшь, придурок, вот щас скажет, что ничего не хочет». Шева сказал по-другому:

- Я не хочу говорить такое вслух.

- Говорить не хочешь, а делать хочешь?

- Мне плевать, я завтра умру.

Лёва натянуто улыбнулся уголком рта.

- Ты не умрёшь, это всего лишь больница. Там не убивают, там лечат.

- А что потом? Когда вылечат?

- Жить дальше.

- Вот так? – непонятно спросил Шева.

- Что… «вот так»?

Шева гнусаво заговорил (и только тогда Лёва догадался, что он плачет):

- Я не хочу такую жизнь. Я не такой, как ты. Я люблю только тебя, а тебе всё равно с кем. Я бы не смог это делать с Власовским или с другим пацаном, а ты можешь. Ты настоящий гомик, а я… Не знаю. Я не гомик.

Он замолчал, вытирая слёзы. Лёва, пока слушал его, чуть не умер от эмоциональных качелей: сначала небывалый подъем («Я люблю тебя»), потом резкий спад («…а тебе всё равно с кем»). Шева, всхлипнув, спросил:

- Если я не гомик, почему я тогда позвал тебя, а не Катю?

Лёва, уязвлённый его предыдущей репликой, холодно сказал:

- Мне не всё равно с кем.

- Зачем тогда ты делал это с ним?

У Лёвы был четкий, полный и эмоциональный ответ на этот вопрос: «Потому что ты, чёртов придурок, мотал мне нервы, изводил своей Катей, заставлял умирать от ревности, а я хотел доказать тебе, что ты мне вообще не нужен, что я могу и без тебя прекрасно справиться!». Но не желая доводить ситуации до ссоры, Лёва сдержанно попросил: - Давай не будем о нём.

- Тогда давай начинать, - со вздохом сказал Шева, как о какой-то тяжелой работе.

Лёва понял, что Шева ждёт от него каких-то действий, и ещё больше растерялся: что он должен начинать? Тем более после такого разговора, со слезами..

Юра поторопил его:

- Давай, я весь вечер думал, с кем хочу сделать это напоследок и выбрал тебя, так что не тупи. Ты же тоже хочешь.

Лёва неумело, совсем не так, как с Власовским, ткнулся в Шевины губы своими губами, но тот почти сразу отстранился. Лёва подумал, что сделал что-то не так, или не понял его, и Юра на самом деле просил не об этом, но он вдруг растерянно спросил:

- А ты бы выбрал меня?

- В смысле?

- Ну, напоследок.

- Напоследок перед тем, как отправиться в наркологичку? – усмехнулся Лёва.

- Типа того.

Он ответил очень серьёзно:

- Я бы всегда выбирал тебя.

Тогда Шева вернулся к его губам, целуя и завлекая за собой, под одеяло. Лёва поверить не мог, что всё происходит по-настоящему, что это не очередной его сон с дурацкими фантазиями, а самый настоящий Юра.

«Лучший день в моей жизни» - так думал Лёва, ещё не зная, что этот день уже начал плавно перетекать в худший.

Потом он долго будет возвращаться к их ночи с четырнадцатого на пятнадцатое июля, думая, как обменял бы что угодно на возможность превратить ту ночь секса в ночь разговоров.

Почему он ему так легко поддался? Почему проигнорировал его переживания, его слёзы? Почему они ни о чём не поговорили? Он ведь столько раз намекнул.

Рано утром, когда на часах ещё не было семи, Лёва проснулся от шаркающих шагов за дверью. Догадавшись, что дядя Миша собирается на работу (он рассказывал вчера вечером про репетиторство во время каникул), Лёва аккуратно вытащил руку из-под Шевиной головы и начал выбираться из постели. В местах, где соприкасались их обнаженные тела, кожа слипалась между собой, и, когда Лёва отстранялся, она будто бы тянулась обратно к Шеве. Всё было липким, влажным и пахло сексом. Перебравшись на пол, в свою кровать из подушек, Лёва подумал: если родители Юры заглянут к ним, они сразу догадаются, что здесь произошло, им даже не нужно будет ничего спрашивать.

Едва Лёва оставил Шеву одного, он тоже зашевелился и открыл глаза. Сонно посмотрел на Лёву.

- Я тебя разбудил? – прошептал Лёва. – Прости.

Шева слегка улыбнулся:

- Холодно стало.

Он свесил руку с кровати и нащупал на полу Лёвину ладонь. Они переплелись пальцами и пролежали так в тишине не меньше получаса. Лёва свободной рукой провёл по Шевиному предплечью снизу-вверх, задержавшись кончиками пальцев на внутреннем сгибе локтя, где две красные точки смотрели на него, как воспаленные глаза хищника. Лёва резко одёрнул руку, когда тётя Света начала стучать в дверь: - Мальчики, просыпайтесь! Юра, мы едем к девяти!

Они встретились с родителями Шевы за завтраком. Прежде чем выйти к столу, Лёва провёл в душе несколько минут, отмываясь от прошлой ночи: было хорошо и плохо, гадко и сладко, стыдно и гордо. Он не понимал, хочет ли действительно смыть с себя случившееся, или наоборот