Шрифт:
Закладка:
Трудно даже вообразить, какими пустяками занимались взрослые мужчины в последние дни последнего благополучного года в России (до сих пор наш эталон — уровень 1913-го). Существовала старинная игра невес-тившихся барышень «Флирт цветов»: «Я садовником родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели, кроме розы…» Тогда та, кого назвали «розой», жеманно поднималась с пуфика (канапе, козетки — черт его знает, на чем они сидели в своих «зальцах») и произносила тот же текст, в конце называя… ну, скажем, «орхидею». И от этого тинейджеры минувших лет получали какое-то недоступное уже нашему пониманию удовольствие.
Читая эти игривые послания, перестаешь удивляться тому, что три с половиной года спустя один из последних вопросов, обсуждаемых Государственной думой, был… об оранжереях. Облагать их налогом или не облагать? Так и не успели прийти к консенсусу…
«Дитя, не тянися за розой…»
Глава восьмая. Розы насущные
Поместить царицу цветов в прокрустово ложе «розы в горшке», низвести розу до состояния того самого «розана», что поставлен в книге бытописателя-чинов-ника где-то рядом с «ватерклозетом», — не есть ли это надругательство над высокой природой и розы, и поэзии? Или притвориться, что считаю китайскую розу, послушно стоящую в кадке, настоящей розой, а не мальвой? Но это все равно что признать стихотворение в прозе — стихами, а не прозой. Да и кто из русских поэтов согласится вульгарную китайскую розу воспеть? Для этого нужно сначала, подражая Гогену, переселиться на Таити, а там уже неожиданно обнаружить, что гибискус — китайская роза — есть национальный символ экзотического острова, любимое украшение загадочных таитянок, а не просто примелькавшаяся деталь интерьера купеческих «зальцев».
Вообще-то, розы в комнатном садоводстве в России были чрезвычайно распространены. Посетители международных выставок цветоводства отмечали, что русские любители особенно заботились о том, чтобы красиво-цветущие розы были покрыты не менее красивой листвой, а куст сохранял свою декоративность и после того, как отцветет. За границей же давно отдавали предпочтение оранжерейным розам с длинными голыми ветками, с которых можно было срезать максимальное количество цветков, то есть культивировали промышленные сорта, пеклись о выгоде. А в России идеалисты-эстеты селекционировали пышные комнатные кусты, ублажающие глаз обладателя соразмерными пропорциями и роскошной зеленью. Напомним к тому же, что «петербургская роза» прививалась на высокий, около полуметра (8–12 вершков), ствол шиповника.
То, что живая роза была всегда перед глазами русских поэтов, — несомненно. Но даже если поэт описывает прирученный домашний цветок, стоящий у него на окне в меблирашке, то разве он сознается в этом? Разве назовет он рядом с нежными лепестками соцветия — голый ствол-штамбик, глиняный горшок и лейку с невскою водой? «Роза — радость Афродиты, роза — муз цветок любимый» — она, красавица, все-таки цветок «олитературенный» в гораздо большей степени, чем одомашненный, поэтому не будем притворяться, что роза — наша героиня, то есть персонаж книжки о комнатных растениях, и склоним перед ней голову в молчаливом благоговении.
Геральдическая роза, шиповник с пятью лепестками (Rosa canus — «собачья роза»), знакомая и по архитектурному декору, символизирует молчание посвящаемого в рыцари или масоны. Считалось, что масоны сообщали друг другу символические тайны, используя при этом розу, и французское идиоматическое выражение рot aux roses «горшочек с розами», обозначающее секрет, — обязано своим происхождением масонским ритуалам.
Рис. 32. Подрезка молодой штамбовой розы садовыми ножницами
Рис. 33. Роза с обернутой в бумагу кроной
Мы же по невежеству и непосвященности в мистические знания продолжим наши опыты по перекрестному опылению ботаники и филологии, оборвав цитату Гесдерфера о розе на неминуемой рифме — «мороза». Но перед этим — другая цитата, из рецензии Вл. Набокова, решившего во что бы то ни стало похвалить посредственную книжку, где, по его собственным подсчетам, «пальма» и «эфир» встречаются по семи раз, «роза» — тридцать (и почти столько же раз рифмуется с «мороза»); но читать неумеренные похвалы А. Ладинскому все же приятнее, чем набоковскую хулу Мандельштама — Пастернака — Поплавского. Тем более что все общие рассуждения любой статьи великого писателя (в отличие от предвзятых сиюминутных оценок) всегда любопытны. Итак: «Пальмы и розы Ладинского связаны то с восточными хрустальными миражами, то с морозом, с ледяными стеклами северных стран…» Нет, не то… (Понятна ностальгия русского эмигранта по обжитой квартире, понятно сочувствие Набокова; понятно также, что стихи банальны.) Попробуем со второй попытки. «Роза пылала на ланитах пушкинских красавиц. В кущах Фета она расцветала пышно, росисто и уже немного противно. О, какая она была надменная у Надсона! Она украшала дачные садики поэзии, пока не попала к Блоку, у которого чернела в золотом вине или сквозила мис-тической белизной. Не с этими розами, а с первыми, классическими, состоит в родстве роза Ладинского, но у него она вовсе утратила небольшую связь свою с ботаникой и как бы органически сблизилась с морозом…» Боюсь, что у Державина было органичнее, но не будем задерживаться и после всего сказанного все-таки попытаемся восстановить утраченную связь розы с бо-таникой, в очередной раз призвав на помощь Макса Гесдерфера.
«Многие любители роз спрашивают: „Действительно ли роза представляет собою вполне пригодное для комнат растение?“
Ответ на этот вопрос может быть только условный: он будет отрицательный, если под комнатными растениями подразумевать только такие, которые могут стоять круглый год в закрытом жилом помещении; если же к комнатным растениям причислить и те, которые в известное время года должны быть выставляемы на воздух, то ответ будет утвердительный.
Мы, со своей стороны, придерживаемся последнего мнения.
В комнате розы успешно культивируются только с середины февраля до наступления теплой погоды; цель комнатной культуры состоит в том, чтобы рано возбудить рост и добиться появления цветов уже в то время, когда грунтовые розы еще не думают пробуждаться от долгого зимнего сна.
Для этого
