Гоги, страшно вращая глазами, собирался заколоться двузубой вилкой. Из его рта не вылетало ни слова, что для такого, как Гоги, было пострашнее пыток.

Жуткая старуха же, недоуменно моргнув желтым глазом, спросила:

– Чего это? Инфаркт? А ну, язык покаж! И руку подыми!

Ей все же было семьдесят шесть лет, да и спутниковая антенна тоже имелась с телевизором и программой «Здоровье» с Еленой Калышевой. Калышеву Зоя Валерьяновна не любила, но передачу смотрела, поражаясь новым открытиям своего организма.

Гоги послушно поднял руку, сунув под нос заботливой фурии однопальцевую комбинацию, что едва не привело к непоправимым для него последствиям – хамства Зоя Валерьяновна не терпела. Ну, как это часто бывает, про чужой глаз, бревно и соринку.

К счастью, привратник успел вовремя, влетев в трактир на всех парах. Его взгляду открылся злющий, красный, как помидор, Гоги и фурия, такая же злая и недовольная.

– Ну ты, бабка, даешь, – присвистнул привратник, оценивая силу проклятия, которое висело над головой Гоги. А может, оно и к лучшему? Не будет милейший Гоги трепать языком об имбе – будет больше форы.

Привратник, не дожидаясь неприятностей, подцепил фурию под локоток и почти вытолкал ее из таверны. Кат Ши, недовольно мяукнув, проследовал за ними, цокая по вощеному полу таверны когтями и оставляя на нем глубокие царапины. Гоги смотрел им вслед несчастными глазами. Двузубая вилка в его сильной волосатой руке согнулась надвое.

– Ты куда это меня тащщишь? – подозрительно спросила фурия.

– Подальше от проблем, – пропыхтел привратник, ловко уходя дворами подальше от таверны. – Поговорить надо. Срочно. Если хочешь попасть домой, иди молча.

Зоя Валерьяновна заткнулась. Домой ей вдруг захотелось со страшной силой. Там лавочка под жасмином, там «Малахов +» по телевизору, там спит на коленках рыжий Ссаныч, а не вот это вот черное жирное чучело с лиловым языком и кислотными слюнями. Там дети, внуки… От нахлынувших чувств Зоя Валерьяновна даже всхлипнула.

Привратник же тем временем уже вышел за ворота города. Стража так и не очухалась, и довольный темный народ валил в город, пользуясь оказией.

Остановились они у тихой заводи речушки, в кустах. Отсюда открывался вид и на город, и на дорогу – укромное местечко.

Привратник же, галантно усадив даму на пенек, начал с моральной подготовки.

– Ну что, Зоя Валерьяновна, поговорим теперь серьезно?

– Молодой да резвый, – недовольно сказала та. Ей было досадно, что не удалось найти Гойю и поесть. Но привратник не особо-то ее и слушал. Он был уже весь там, в нормальном реальном мире, с сисястой соседкой.

– Ты – имба, – рубанул он. – Ну, это значит, что сил у тебя хватит, чтобы закончить игру. Нам надо как можно быстрее прикончить Светлую Княгиню. У нас есть сутки, потом слухи о тебе поползут по всему миру. На тебя откроют охоту все – и светлые, и темные. Основные персонажи не захотят, чтобы ты тут шаталась. Поняла?

Зоя Валерьяновна охнула.

Она, конечно, порой с садистским удовольствием лупила газетой по мухам. Травила муравьев. Даже по молодости подстрелила утку, а потом, всхлипывая, ощипывала птичку на кухне – жалко было. А тут этот молодчик уговаривает – и на что? На смертоубийство!

– Ты на что это баушку подбиваешь, уголовник? Посодют меня на старости лет! Давай ты сам, а я тебе передачку соберу, хлебушка, сигарет… У Зинки мужик ее сидел, я знаю, чего надо. Карамелек тож куплю…

– Каких карамелек? – опешил привратник.

– «Раковые шейки». Еще «Золотой ключик». «Полет» и «Цитрон» не могу, уж извиняй бабушку, пенсии у нас…

Привратник ощутил, как у него начинает плавиться мозг. Бабка вампирила его по полной, даже не отдавая себе в этом отчета.

– Так. Стоп. Ты – имба. Что это такое, поняла?

– Да! Грузинский мат! – радостно ответила Зоя Валерьяновна.

Из кустов выпорхнула птичка. По воде пошла рябь. Привратник почувствовал, как у него еще сильнее заболела голова.

– Нет! Не мат! – почти заорал он. – Это значит – «imbalanced», то есть, на тебя не действуют законы этого мира. Ты сможешь убить Светлую Княгиню, и мы все попадем домой!

– Ишь, горазд чужими руками жар загребать, – проворчала Зоя Валерьяновна, как всегда поняв все по-своему. – Сам уди и убивай. Развелось вас, уголовников!

– Да не могу я! Ты чего, совсем ничего не понимаешь?!

– Можешь! Ты ишь какой здоровый, маскулистый, крепкий! Я бабушка слабая, старая! На одном «Бромхерине» сижу, только им и живу еще! А таблетки знашь сколько стоят? А пенсия…

Фурия продолжала что-то говорить – медленно, с противными ноющими интонациями. От них слезились глаза и хотелось спать. «А вот у Зинки… Ни дня не работала… «Бромхерин» не три рубля… Ироды проклятые…», – услышал он словно сквозь туман и упал на землю.

Сила фурии разила без промаха.

***

Хорошо, что привратник все же был бессмертным персонажем. Он очнулся от того, что его по щеке гладили жутко воняющим наждаком. Кожу пощипывало.

– Бабка, убери своего кота, – прохрипел привратник, сразу же включаясь в реальность. Ссаныч недовольно мякнул и дернул задней лапкой.

– Ты чего это, болеешь чтоль? А вот если б ты пил «Бромхерин», то…

– Подожди, – взмолился привратник, – помолчи.

Но фурия не собиралась молчать.