необходимым интенсивное социальное и хозяйственное взаимодействие, для которого не было достаточных геоэкономических оснований. В этом смысле наличие такого серьезного противника и, самое важное, необходимости постоянно с ним взаимодействовать действительно уберегло Россию от поглощения более социально активными европейскими соседями. Но не «скрыв» ее от Запада (боевая работа на этом фронте никогда не прекращалась), а закалив ее народ в постоянной борьбе с превосходящим противником.

Другими словами, отношения с Ордой имеют во всей истории российской внешней политики наиболее важное значение не в силу их влияния на внутреннее устройство России, а в результате фундаментального значения вызовов, которые были связаны с этими отношениями для выживания этого государства и формирования его первоначальной международной идентичности. Эти отношения стали наиболее значимыми для внешнеполитической культуры России в критически важный для ее формирования исторический период и в значительной степени определили природу и практическое исполнение российской внешней политики в последующие эпохи. А поскольку воздействие Орды на внутреннее развитие Руси было гораздо меньшим, чем можно было бы подумать, опираясь на некоторые из обозначенных нами ранее интерпретаций, то именно здесь – в области внешнеполитической культуры – мы вправе рассчитывать обнаружить «ордынское наследие» в наиболее системной и масштабной форме. При этом оно было, конечно, переработано русскими общественными институтами, которые во всем остальном шли самостоятельным путем развития.

Развернувшаяся сразу после татарского нашествия борьба русского народа протекала, если попытаться суммировать выводы историков, в двух временных фазах: обороны (1242–1374/1380) и наступления (1380–1480). При этом каждая из значимых групп русского общества – горожане, церковь и князья – принимали участие в силовом противостоянии с татарами в тех формах, которые были для них доступны. На первом этапе основное насильственное сопротивление Орде исходило от городов, в то время как князья вступили с татарами в сложную дипломатическую игру, в центре которой были регулярные поездки русских князей в Орду, где выстраивалась тонкая система отношений, позволившая добиваться существенных внешнеполитических результатов. Первая такая поездка состоялась в 1242 г., когда в Орду отправился Великий князь Владимирский Ярослав Всеволодович со своим сыном Константином.

Как мы знаем, даже располагая ограниченными силами, русские земли-княжения весьма эффективно боролись с попытками экспансии западных противников – Литвы, Швеции и Ливонского ордена, практически неизменно одерживая над ними военные победы. Татары принимали в этих сражениях участие в качестве союзников русских, но не играли решающей роли – способность к самостоятельной борьбе с противниками на Западе стала важным фактором независимости Северо-Восточной Руси и, по прошествии времени, Москвы от Орды. Также в некоторых случаях князья принимали в Орде мученическую смерть, становясь жертвами татарских внутренних интриг и произвола, что книжниками интерпретировалось, как предвестие конца света – событие ненормальное. Историческая наука фиксирует порядка 8-10 таких случаев, что не было катастрофическим с учетом многочисленности русского княжья[87].

Русские городские общины, со своей стороны, создавали условия, сделавшие для татар сохранение суверенитета княжеской власти рациональным выбором. Первые восстания (в Новгороде, Суздале, Ростове и других городах) стали ответом на проведение переписи 1257–1259 гг. и введения системы баскачества ханом Берке (1209–1266). Несмотря на то, что сам по себе институт баскачества не означал военно-политического контроля над русскими землями, в последующие годы восстания в городах стали регулярными и были направлены уже не только против баскаков, но и против ордынских послов. Именно вооруженное сопротивление населения стало, по мнению историков, причиной отказа татар от системы откупничества «бесермен» (среднеазиатские купцы) на русском Северо-Востоке уже к середине 1260-х гг. Признание могущества Орды, таким образом, не было тождественно признанию ее власти, а сила и легитимность в русской внешнеполитической культуре не являются связанными между собой понятиями.

Отдельного внимания заслуживает вопрос о значении ордынской стратегии игры на противоречиях между русскими князьями и разжигании (между ними) конфликтов. Ордынские ханы всегда поощряли конкуренцию русских князей друг с другом и создавали для нее многочисленные внешние поводы: «Татары вели активную политику, основная линия которой выражалась в стремлении поддерживать взаимную рознь отдельных политических групп-княжеств и тем препятствовать политической концентрации на Руси»[88]. При этом нельзя сказать, что рознь между князьями, как и между и городскими общинами, была новшеством для русской истории. Она характеризовала весь период середины XI – первой половины XIII в., включая такие яркие события, как разорение северными князьями Киева в 1167 г., т. е. интриги татарских ханов ничего нового для русских не придумали.

Однако в новых условиях рознь, которую стремились поддерживать татары, не привела к фатальному взаимному ослаблению. Наоборот, ее результатом уже во второй четверти XIV в. оказалось поступательное усиление Московской земли – конкуренция земель-княжений неизбежно вела к их «естественному отбору» и, в конечном итоге, к консолидации вокруг одного центра, наиболее талантливо и удачливо совмещавшего дипломатию и военную дерзость. Русские князья одновременно боролись за ресурсы друг с другом, а также защищали и преумножали свои суверенные права в отношениях с Ордой. В результате возникли условия для сосредоточения ресурсов в руках одного из конкурирующих княжений Русского Северо-Востока – Москвы, географическое положение и таланты правителей которой оказались наиболее востребованы в изменившихся условиях[89]. Эта концентрация ресурсов – системообразующий процесс внутрирусских отношений с конца XIII в., имевший достаточно линейный характер, позволил в 1374 г. уже формально объединить силы русских земель ради конкретной цели – войны с Ордой.

Русь, по выражению Льва Гумилева, «монголами не была ни подчинена, ни покорена». Но татаро-монгольское нашествие поместило развитие Русской земли в принципиально новые условия необходимости постоянной и неуклонной борьбы за свою независимость. И постепенно «интересы обороны Руси от нашествия монголов требуют образования централизованного государства, способного противостоять нашествиям и разделаться с остатками ига татар»[90]. Тем более что уже в первой четверти XIV в. его последствием для Южной Руси стало попадание Киева и других земель под власть литовских правителей, которые через столетие принесли их в распоряжение польской короны.

Последовавшие за нашествием Батыя на Русь два с половиной столетия стали периодом непрерывного противостояния русской и ордынской этнообщественных систем, в котором было место и жестоким сражениям, и дипломатии, и данническим отношениям в те годы, когда Русь была наименее уверена в своих силах. Она принимала разные формы, однако неизменным был стержень – противостояние русского общества «тяжкому произволу чужой и чуждой» ордынской силы[91]. Отношения с таким сильным противником, как Орда, формировали традицию подчинения всех усилий одной деятельности, способы осуществления которой могли быть разными по форме, а окончательная цель оставалась неопределенной. Они соотносились не с идеальным образом будущего, а со здравой оценкой собственных сил и, одновременно, невозможностью уступок там, где это угрожало бы способности самостоятельно