Боярыня вела своих гостий на женскую половину, на ходу веля дворовым подать сладости. Но как только она прочитала письмо, то задумалась и предложила:

— А поехали прямо сейчас к Ярославову дворищу! Посадники ещё не разъехались и суд вершат, а знатные жёнки с дочерями ведут вежливые речи с иноземными учёными людьми и посланниками.

Авдотья Захарьевна с гордостью сообщила о принятом у них времяпровождении: женщины общались с мужами без стеснения и вели с ними дела на законных основаниях. У московских жёнок таких прав не было.

Дуня сделала вид, что не заметила ноток превосходства в объяснении хозяйки дома о принятом здесь культурном времяпровождении, зато улыбнулась и поднялась, показывая, что готова ехать немедля. Авдотья Захарьевна растерялась, поняв, что своим предложением выпроводила гостий.

— Я даже не надеялась на такую удачу! — не дала ей отступить Дуня.

Боярыня с жалостью посмотрела на внесенное в горницу огромное блюдо со сладостями, но девочки уже взяли её под локотки, намереваясь вести обратно.

— В Ярославовом дворище у кого-то из бояр свой дом? — с вежливым любопытством спросила Евдокия, дожидаясь, когда подскочившая челядинка поможет сменить боярыне верхнее домашнее платье на шубку. (верхнее расшитое платье, отороченное мехом)

— Это общее место, — попыталась объяснить Авдотья, — там решают важные вопросы посадники, туда приходят старосты со всех концов и там же договариваются с иноземными послами.

— А жёнки?

— И жёнки из лучших людей* приходят в изукрашенные палаты. У вдов есть дела, которые требуется решить при участии посадников или тысяцкого. И владыка или его служки приходят туда. Все совместные дела решают там. А ещё договариваются о совместных походах, охоте, разведке и прочем.

(*лучшие люди — бояре, житьи люди, купцы. Есть ещё меньшие люди или чёрные — это свободные ремесленники, рыбаки, грузчики и другие)

— Хм, прямо как королевский двор, только без короля, — подытожила Дуня и сразу вспомнила, что в последнее время в Москве подобное происходит на стрельбище Волчары.

Там собираются воины из разных городов и сословий, обмениваются новостями, спорят о будущих походах, вспоминают прошлые, ну и, наверное, ещё сплетничают о жёнках. Альтернативой этому общению служили зимние турниры, после которых все разбредались по шатрам пить меды и пробовать закуски. Но женское общество в Москве в любом варианте оставалось отделено от мужского. Никому это не мешало общаться и флиртовать, но тут как с соблюдением поста: блюсти его можно по-разному, ежели по уму-то.

Авдотье Захарьевне понравилось Дунино сравнение с королевским двором, и она утвердительно кивнула. Ей хотелось сказать про древних римлян и византийцев, собиравшихся во дворце своих правителей, перечислить европейских королей, поддерживающих эту традицию, чтобы московские боярышни прочувствовали причастность республики к мировому сообществу, но тут она вспомнила:

— Ой, а возок-то у мужа! Как же мы?

— Так зачем же нам разделяться? Вместе поедем в княжеском возке.

— И верно, хоть посмотрю, как княгинин возок изнутри отделан.

— Ах, Авдотья Захарьевна, жаль, что прохладная погода не позволила нам приехать на совершенно новом… возке. Его ход мягок, а сам он лёгок и скор…

Всю дорогу Дуня расхваливала брички, коляски, кареты и дормез, который послужил домом во время поездки. Боярыня была заворожена словами девочки и когда возок остановился, то выходила из него с сожалением.

— Дунечка, ты непременно должна погостить у меня! И Матрёне мы все будем очень рады, — спохватилась она.

— Мы сопровождающие Евпраксии Елизаровны и нам никак нельзя оставить её, — строго произнесла боярышня, но Авдотью Захарьевну эта серьёзность умилила:

— Ах, какие вы славные! — не удержалась она. — Такие юные и уже с поручением.

Как только Дуня ступила на мощёный двор, то ей показалось, что она вернулась на кремлевский двор во время сборов. Со всех сторон доносились отголоски жарких споров, сновали люди со свитками в руках, спешили церковные служки и лишь изредка мелькали слуги.

— Захарушка! — неожиданно воскликнула боярыня, и Дуня увидела догнавшего возок сына Авдотьи Захарьевны. Он довольно скалился и поглядывал на зардевшуюся Мотьку.

— Пригляжу за тобой, матушка, — ответил ей Захар, но при этом глаз не спускал с боярышни.

— Э-э, хорошо, сынок, — чуть растеряно ответила боярыня и двинулась вперёд.

Перед Авдотьей Захарьевной расступались, кто-то приветственно кланялся ей, а она приосанилась и плыла, как «каравелла по волнам». Дуне по вкусу пришлось это сравнение, и она ощутила себя такой же каравеллой.

На них с Мотей пялились, оценивали, обсуждали. Дуня уже приметила, что новгородская женская одежда отличалась от московской и новизна сама по себе привлекала внимание. А они с Мотькой одеты дорого, но без пестроты.

— Какие красавицы! — выдохнул кто-то восхищенно.

— Наши девки не хуже, — тут же обиженно возразил кто-то.

Дуня мысленно усмехнулась. Народ тут, как и в Москве, легко включался в разговор на ровном месте. Как говорится, дай только повод языками почесать!

— Так то девки, а это… небесные создания! — благоговейно произнес ценитель красоты и Мотька не выдержала, прыснула со смеху и украдкой посмотрела на идущего следом боярича. Тот недовольно зыркал глазами, но помалкивал. Боярыня Авдотья снисходительно отнеслась к сторонним восклицаниям и переглядываниям сына с гостьей.

— Скажешь тоже! То княжонки! Видал, лики светлые и чистые у них.

— Я и говорю — небесные создания! — не успокаивался ценитель, и Дуня с Мотей повернулись в сторону говоривших, улыбнулись. А им в ответ просияли лицами стар и млад.

Боярыня Авдотья Захарьевна была довольна произведённым эффектом и тем, что сынок подле неё. Да и в её юных гостьях было что-то такое, что Дуня назвала бы стилем и лёгким шармом, но боярыня затруднялась найти подходящие слова своим ощущениям.

Авдотья уверено повела девочек к широкой лестнице, чтобы вывести их в зал со стороны, где обычно переговаривались женщины постарше. Они возьмут боярышень под своё покровительство и с удовольствием послушают московские новости.

Дуня с Мотей следовали за Авдотьей