была такой заразительной, что Софи не смогла отказать и положила руку в длинной белой перчатке на его локоть в черном. Ее пронзила дрожь, когда она почувствовала исходящее от него тепло. Оставалось лишь надеяться, что он ничего не заметил. Филипп вывел ее в круг танцующих, обнял за талию и уверенно повел в вальсе.

– Простите, что из-за меня вы сделались объектом сплетен, – сказал он, не переставая улыбаться.

Софи посмотрела ему в глаза:

– Право же, ваша светлость, пора уже перестать просить прощения.

Как странно прозвучали эти слова: «ваша светлость»! С другой стороны, именовать так Хью вообще не лезло ни в какие ворота.

– Кажется, с тех пор, как вернулся, я только и делаю, что извиняюсь.

– Да, но довольно об этом. Почему вы пригласили меня на танец?

На лице Филиппа опять заиграла улыбка, от которой у нее заныло сердце.

– Ну, все очень просто: мне хотелось с вами танцевать.

Она старалась не подавать виду, какую радость доставил ей его ответ.

– Вы же знаете – теперь они получат новую пищу для сплетен.

– Не сомневаюсь, – согласился Филипп. – Но я почти всю жизнь поступал так, как того требовал этикет, а не так, как хотелось мне. Вот я и решил – с меня достаточно.

Софи улыбнулась уже смелее:

– Так это же замечательно!

– Вы полагаете? – Он склонился к ее уху и заговорщически прошептал: – Знаете, что бы я еще сделал, чтобы еще больше порадовать наших сплетников?

– Что? – спросила она также шепотом. Софи вдруг поняла, что впервые за многие месяцы – с тех пор как узнала о его смерти – вдруг почувствовала себя живой, ей было весело и легко.

Улыбка Филиппа сделалась совсем озорной.

– Вот если бы я вывел вас отсюда подышать свежим воздухом…

Софи судорожно вздохнула и удивленно вскинула брови, хотя улыбка не покидала ее лица – даже стала лукавой.

– У половины этих господ сделается апоплексический удар!

– Да. Забавно будет, правда? – подхватил Филипп. – Один умный человек как-то раз сказал мне, что главное развлечение, ради которого стоит ездить на балы – это возможность посмеяться. Именно этого отчаянно не хватало все время, пока меня не было в Лондоне.

– Вот и славно! – с живостью подхватила Софи. – Если им хочется сплетничать, подкинем-ка им в кормушки лакомых кусочков!

Они остановились, Филипп подал ей руку, и, гордо расправив плечи, они направились к высоким стеклянным дверям, что вели из бального зала на веранду.

Дверь закрылась за ними, и Софи, ощутив дуновение прохладного ветерка на разгоряченном лице, глубоко вздохнула. У нее возникло ощущение, будто она сбежала из сумасшедшего дома. На веранде никого не было, пахло жасмином и свежескошенной травой. Софи отпустила локоть Филиппа и закружилась в воображаемом танце, словно опять стала беззаботной восемнадцатилетней дебютанткой, а он – ее первым кавалером.

Она резко обернулась, так что юбки бледно-голубого платья легли складками вокруг обтянутых чулками лодыжек.

– О-о, это и правда весело!

Филипп рассмеялся. Софи опять взяла его под руку, и они пошли к балюстраде в дальнем конце веранды, чтобы полюбоваться темным садом.

– Могу только догадываться, сколько народу торчит сейчас у окон, прижав носы к стеклу, – добавила Софи и рассмеялась.

Филипп оглянулся:

– Не беспокойтесь. Никто из них не отважится выйти к нам.

– Надеюсь! Так хорошо избавиться, наконец, от любопытных взглядов, хотя бы на несколько минут. – Софи с неохотой отпустила его руку и, скрывая замешательство, провела ладонью по прохладному камню балюстрады.

– Вы совершенно правы, – поддержал ее Филипп.

– Однако как вы смелы! – продолжила Софи, незаметно наблюдая за ним. – Тот Филипп, которого я знала раньше, не стал бы так рисковать.

Филипп облокотился о балюстраду и, глядя в темный сад позади дома, тихо сказал:

– Тот, кого вы знали, не смотрел в глаза смерти.

Судорожно вздохнув, Софи медленно кивнула и, внезапно набравшись смелости, спросила о том, о чем до сих пор не решалась:

– Вы были серьезно ранены?

Она смотрела на его профиль в надежде, что воспоминания будут не слишком мучительными.

Прежде чем ответить, он некоторое время молчал.

– Очень серьезно. Я выжил, но… – Опустив голову, Филипп уставился в каменный пол.

– Но что? – не выдержала Софи, хоть и боялась пробудить в нем болезненные воспоминания: ей отчаянно хотелось узнать подробности о том времени, когда его не было.

– Правда заключается в том… – Филипп поднял голову, и в его зеленых глазах она увидела боль. – Я хотел сказать… Просто повезло, как ни старались эти французы.

Софи поняла, что Филипп чего-то недоговаривает и, не в силах сдержать порыв, схватила его за рукав.

– Так что произошло, Филипп?

Он опустил голову и глубоко вздохнул.

– Меня подстрелили, я упал с лошади и остался умирать на поле битвы.

– Нет! – ахнула Софи, качая головой.

– Через два дня меня нашли двое солдат, которые рыскали вокруг в надежде чем-нибудь поживиться.

Софи прижала руки к груди.

– Это же отвратительно!

– Это война, – горько возразил Филипп. – Мне повезло, что меня нашли английские солдаты, а не французы, иначе просто добили бы штыком. Пришлось прикидываться мертвым, пока я не разглядел их форму и не убедился, что это свои.

С тяжелым вздохом Софи попыталась прогнать ужасную мысль.

– Что произошло с вами… до того, как вас нашли?

Филипп поднял голову и взглянул вдаль, на темные макушки деревьев.

– Мне прострелили правое плечо, а падая с коня, я сломал ребра. Я долго пролежал на поле и потерял много крови. Рана загноилась, и я чуть не умер от заражения. Выздоровление затянулось…

– Да, на многие месяцы, – закончила Софи, цепляясь за его рукав. Какое счастье чувствовать биение его сердца и понимать, что он действительно стоит рядом с ней, живой и здоровый! И это не сон… – Мне очень жаль, Филипп, что вам пришлось столько вынести, но я вовсе не жалею, что вы вернулись.

Он никак не отреагировал, продолжая молча смотреть в темноту ночи.

Софи проглотила комок в горле. Сердце болезненно ныло. Его голос был исполнен тихого страдания. До этого момента она по-настоящему не сознавала, как тяжело ему, должно быть, пришлось. Она лишь злилась на него за то, что он вернулся, свежий и прекрасный, а ей даже не дал знать о том, что жив! Она повела себя как эгоистка.

– Мне следовало умереть, – сказал наконец Филипп. – Я был сломлен.

– Нет, – возразила она тихо, но твердо. – Не говорите так. Прошу вас, никогда так не говорите! – А затем, чтобы сменить тему, спросила: – Где вы лечились? В Испании? – Ее голос звенел и казался даже веселым. Как будто она спрашивала его о проведенном отпуске, а не о