Шрифт:
Закладка:
То, что она увидела перед собой, не укладывалось в сознании.
Прямо под её ногами крутой холм заканчивался, открывалось слитое с ночью пространство полей.
И по всему этому пространству, насколько хватало глаз, горели огни костров. Их было так много, что увиденное казалось нереальным. Стояла полная тишина, чернела ночь, а далеко внизу, в этой черноте, горели бескрайней россыпью тысячи красноватых огней.
Накатила какая-то полная опустошённость, и девочка, не в силах больше стоять на ногах, села на землю. Это было похоже на сон, словно и вправду приблизился конец земного мира.
По признанию летописцев, в эти дни на землях Вандома собралось больше тридцати тысяч детей. Одиннадцатилетний пастушок сделал невозможное, на его зов собралась армия, которую ещё не видели в веках. Все захотели идти освобождать гробницу Господню.
Взрослые недооценили пастушка: Стефан не просто призвал детей сделать то, что не смогли сделать они, он словно вытащил на свет веру людей, невидимую раньше под грузом обыденности, расширил её, дал простор, стер все границы сомнений.
Но не необыкновенной силе внушения пастушка поражалась сейчас Мария.
Глядя на лежащее внизу море огней, девочка в полнейшем замешательстве думала только о том, как среди этих тысяч костров ей найти своего брата.
Вот мы идём,
В свитках пророчеств написано о нас…
Из гимна детей-крестоносцев
Происходило что-то невообразимое.
Говорили о колдовстве, о чёрных монахах, отравивших воду в колодцах по всей стране; о зелье на заклятии, изготовленном из крови новорождённых младенцев, из голов ужей, высушенных жаб и измельчённых волос распутниц, действовавшем только на детей. Власти не знали, как реагировать. Большая часть духовенства называла детей святыми. С амвонов церквей зачитывалось послание Папы, в котором он отпускал грехи родителям «чистых, невинных крошек, готовых своей верой показать пример всему христианскому миру». Другие утверждали, что Стефан от дьявола. В общем, творилось что-то невообразимое.
Дороги заполнились идущими в Вандом родителями. На подходах к монастырским землям их встречали охранные отряды из мальчишек и дальше уже не пускали.
Тех детей, которые не смогли сбежать тайно, родители силой удерживали дома, запирали их в чуланах и погребах, но дети перегрызали верёвки и подкапывали стены. А те, кто не смог вырваться, бились в истерике, отказываясь от пищи, называя своих родителей служителями сатаны, посмевшими встать между ними и Господом.
В Париж постоянно летели жалобы от крестьян ближайших к Вандому деревень: огромная армия детей разоряла их поля и виноградники.
В то самое утро, когда Мария по крутой тропинке спускалась с холма к бескрайнему стану детей, в Вандом решил приехать приор Парижского монастыря францисканцев.
Многие из окружения приора заметили, что в последнее время, под наплывом растущих слухов о том, что в Вандоме происходит что-то невообразимое, он стал каким-то нервным и рассеянным. Он прискакал в Вандом с небольшой свитой, и первое, что он увидел, не слезая с коня, – это чью-то несчастную мать, крестьянку в серой домотканой юбке, пытавшуюся пройти через заградительный отряд мальчишек лет тринадцати-четырнадцати, перекрывших дорогу к монастырским полям.
– Сын у меня там. Сын. Ему всего восемь лет. Мы из Амьена, – торопясь, чуть не плача, сбивчиво говорила женщина. – Пропустите меня, пожалуйста. Сын у меня там.
– Иди обратно домой, – безжалостно отвечал ей один из мальчиков. – Вот, видишь, – он небрежно указал на воткнутый в землю шест с вышитой копией стяга Святого Дионисия, – дальше проход только для избранных.
Но несчастная крестьянка ничего не понимала, кроме того, что где-то за поворотом дороги сейчас находится её сын. Как и всем матерям на свете, ей казалось, что стоит только сыну её увидеть, как он снова станет её плотью и кровью. Женщина попыталась оттолкнуть мешающего ей пройти мальчишку. Её толкнули в ответ, и она упала на землю.
– Давай, иди. В тебе бесы. Пошла отсюда, приспешница сатаны! – грубо повторил кто-то из детей, наблюдая, как она пытается подняться в пыли дороги.
Приор посмотрел на эту женщину, затем перевел взгляд на мальчишек, на стяг Святого Дионисия, на поворот дороги, за которым раскинулся тридцатитысячный лагерь детей.
– Дети всё прибывают, – шепнул ему один из спутников, сидящий рядом на коне. – Со дня на день двинутся к морю. Войска бы их разогнали, но Папа молчит. Благословение-то уже дано. Не станет король ссориться с Папой. Остаётся только ждать, что они сами разбегутся по домам. Но они уже не разбегутся, это точно.
– Вам и вашим спутникам тоже дальше нельзя, святой отец, – взглянув на монашеское одеяние приора, заявил старший из мальчишек, оставив несчастную крестьянку и подходя к всадникам. – Разворачивайтесь.
– Стефан меня знает, – придерживая лошадь, заявил сверху приор. – Пошлите кого-нибудь передать, что к нему приехал лично приор ордена Святого Франциска.
Но мальчишек это, похоже, только позабавило.
– Да хоть сам король, – с явной насмешкой, бесстрашно смотря приору прямо в глаза, ответил один из них, в серой крестьянской рубахе, с расцарапанной щекой. – Сказано же, пророк никого из взрослых не принимает! Там перед ним ещё три круга оцепления из детей знатных родов. Вас просто стащат с лошадей и всё. Разворачивайтесь! Тут вчера епископ здешнего аббатства приезжал, так и его не пустили. Ни одному из взрослых к пророку хода нет!
Наверное, только в этот момент приор начал по-настоящему понимать, что он наделал. Играя на смутных детских мечтах о приключениях и святости, он выпустил джина из бутылки и обратно в бутылку его было уже не запихнуть. Дальше все процессы были неуправляемыми, как при зародившемся и неизвестно куда направляющемся урагане.
– Не задерживайтесь, проезжайте, возвращайтесь обратно, –
