Эти работы вызвали лишь слабые отклики. Мы не можем останавливаться здесь на причинах для этого, потому что мы должны указывать на конечные результаты отхода от теоретического подхода Маркса и народников по отношению к КСП. Мы утратили пролетариат, как исторический класс, и теперь человечество утратило возможность скачка через КСП в некоторых регионах мира, и мы не смогли осознать это, будучи заражёнными идеей о том, что прогресс для всех людей заключается в развитии производительных сил, т.е. в конечном итоге, капитала, который стал утверждением принятия осознания победы капитала самим пролетариатом. Естественно, что народы, которые заставили подчиниться соглашению с нашим смертельным врагом, с ненавистным путём прохождения через КСП, должны обвинять нас (яростная критика Марксова этноцентризма уже предпринималась различными этнологами из этих народов); теперь мы все должны найти в этом, и на основе коммунизма (как теории и движения), путь к нашему общему освобождению.

***

У каждой революции - тройной характер, в зависимости от того, как давно она произошла. Если рассматривать революцию в широком историческом цикле, она представляется естественным феноменом, развившимся спонтанно и с безудержным насилием. Именно такой представляется русская революция, если изучать ее, начиная с декабристов 1825-го (многие позиции Пестеля были приняты народниками, а сам он придерживался позиций Радищева тридцатилетней давности) до октябрьской революции. Однако если изучать революцию в момент её пароксизма, кульминации с февраля по октябрь 1917-го, начинает казаться, что она произошла из-за того, что тогда существовали 'необычные' люди и что революция могла произойти только благодаря их действиям. Некоторые превратили Ленина в мессию, а Зиновьев говорил, что такой человек появляется на земле раз в пятьсот лет. Наконец, если изучать революцию в ретроспективе, в том, что она реализовала на деле, и сравнивать её с дореволюционным периодом, зачастую некоторые начинают сомневаться в её необходимости. Всё, к чему она привела, мог сделать и правящий класс того времени и, таким образом укрепляется убеждённость в её бесполезности. Вместо этого надо подходить к данному вопросу с точки зрения времени. Правда, что революция не решила проблем, которые она сама создала, но она решила те, что появились и не могли быть разрешены из-за предыдущего способа производства.

Мы проанализировали первую характеристику, остаётся ещё две, интимно связанные с первой и определяемые ей. Дело здесь не в оправдании, но в реалистичном отображении того, что неизбежно должно было произойти с того момента, как разрыв, о котором мы говорили, не был включен в теорию. Мы сделаем лишь некоторые утверждения, потому что невозможно адекватно доказать их истинность в рамках данного введения.

Что бы ни говорили противники большевизма, большевики не устраивали государственного переворота в октябре 1917-го. Присутствовало движение, под влиянием которого сложилась ситуация, позволившая изменить прежний ход вещей. Захват ими власти был моментом абсолютной жизненной важности для революционного движения, начавшегося в феврале. Он позволял понять, что происходило, но могло прекратиться, если бы старая власть (препятствие для свободного развития революционных сил) не была также уничтожена. Даже капиталистическая революция не была бы способна развиться без этого акта, а эволюция России стала бы схожей с эволюцией Индии.

С другой стороны, большевики не могли осуществить "буржуазную революцию в пролетарской манере", несмотря на то, что говорил Бордига. Брест-Литовский мир, вопреки надеждам Ленина, не был:

"...миром трудящихся масс против капиталистов".

В марте 1917-го он писал:

"Чтобы не дать восстановить полицию, есть только одно средство: создание всенародной милиции, слияние ее с армией (замена постоянной армии всеобщим вооружением народа)". (В.И. Ленин, ПСС, т. 31, стр. 165)

Но была восстановлена полиция, и Ленин заявил, что это было необходимо. Что же касается Красной Армии, то она была учреждена, как и армия французской революции, как амальгама, отделённая от народа.

Рабочий контроль был одним из центральных пунктов революционной программы до октября, но его быстро сменило экономическое управление, потребность в конкуренции, и система Тейлора (которую до этого Ленин яростно критиковал). Существует масса фактов, подтверждающих стремительный рост революции, на которую Ленин надеялся, начиная с 1905-го, и на которую рассчитывало большинство революционеров, истощённых за год из-за запаздывания интернациональной помощи. Поэтому чисто капиталистическое содержание стало императивом. Большевики также быстро утратили способность понимать все возможные обновления, которые нёс этот рост, потому что они оказались в ловушке государства. У них больше не было восприимчивости, которая позволила бы им избежать утраты всех контактов с пролетариатом и крестьянством.

Определённая радикализация происходила в 1919-м, во время революционных движений на Западе, благодаря которым стало возможно создание Третьего Интернационала, но отступление вновь открыло дорогу экономической интеграции. Советское государство всё больше превращалось в сильное государство, довлевшее над обществом, но подчинённое мировому капиталу. Большевики стремились удерживать государство по мере его построения. Они модифицировали его, только если они были вынуждены к этому. Кроме того, они собирались уступить его пролетариату только после реформирования последнего, экономической реорганизации и восстановления промышленности. Это в чём-то сходилось, как показал Вентури, с позициями некоторых членов Народной Воли:

"Революционная партия не должна была передавать власть представителям народа до тех пор, пока не была реализована революция. До этого времени, она должна была крепко держать её в своих руках и сопротивляться любому, кто попытался бы отобрать власть у партии".

Иными словами, российскому пролетариату не удалось стать правящим классом, о чём говорил Маркс в «Коммунистическом манифесте» и «Критике Готской программы». Он провалился так же, как западный пролетариат в 1848-м и 1871-м. Кронштадская коммуна и её подавление, большая стачка в Петрограде стали самыми убедительными выражениями этого. Параллельно данному откату, Ленин начал больше говорить о строительстве социализма в России после 1921-го. Установление правящего класса произошло позже в мистифицированной форме (точно так же, как и на Западе) когда были уничтожены последние оппозиционные движения.

Осуществление "буржуазной революции", хотя бы и "в пролетарской манере" сохранило концепцию партии, причём её понимали как формальное учреждение: надо организовать рабочий класс, который затем организует крестьянство, а значит и русское общество. Общество всё глубже погружалось в хаос, последовавший за распадом общины, из-за которого стала необходимой жёсткая партийная структура: это был единственный элемент с абсолютной волей, несгибаемостью и способностью посредничать между государством и крестьянами.

Ленин настороженно относился к советам. (В чём-то он согласился с меньшевиками: советы были обязаны своим появлением отсутствию партии и профсоюзов). Он воздавал им должное: это был "эмбрион новой революционной власти", и, в то же время, не верил им, потому что боялся стихийных или анархо-синдикалистских влияний. Советы стали чем-то вроде адаптированного общинного органа под