– Как и все мы?

– Нет, по-моему, хуже.

– Быть чуть-чуть не в себе – вполне себе норма, Керри. К тому же он вспомнил меня и моего отца, а это уже хоть что-то.

– Да вот только которого из двух? Того, что умер недавно, или того, что погиб двадцать лет назад?

– Это не важно! – говорила она громким шёпотом.

Хотя, мне кажется, он и так бы нас не услышал. Тяжело услышать кого-то, когда слушаешь только себя.

– Послушайте его, он что-то знает, ему тоже кажется всё странным. Вы всегда судите людей по внешнему виду?

– Когда внешний вид кричит о безумии – да. Он же сумасшедший!

– Ш-ш-ш, он может услышать!

Старик вышел из кухни.

– Я не нашёл ни одной чашки, – сказал он, держа две.

– Ничего, – улыбнулась Анна, взяв одну, – мистер Вербах, вы, наверное, слышали, что мой отец умер неделю назад…

– Умер? – разулыбался он. – Наконец-то!

– Простите?

– Этот прохиндей забрал мою награду, право на грант, моё будущее. Он изменил всё моё будущее!

– Вы о чём? – переспросил я.

– Это я тогда победил! – Вербах залился истеричным смехом. – Я победил, а его тогда и в помине не было! Его не было в номинантах!

– А вот тут поподробнее, – остановил его я, – вы говорите, что мистера Кларка не было?

– Не было, не было его! Только я не помню почему, не помню, – тёр он настойчиво лоб, – проклятая память…

– Потому что он умер? – осторожно спросил я.

– Да! – крикнул он. – Потому что он умер! Я был лучше тогда, и я лучше сейчас! Я победил и забрал ту награду и грант на продолжение исследования. Это я получил мировую славу! А ещё лабораторию, свою лабораторию, я всё помню, я всё помню, – тряс он пальцем перед моим лицом. – Эта Мария, соцработница из госструктуры, что приносит мне еду и лекарства, она думает, что я спятил. А я говорил ей, я говорил, что я сейчас абсолютно не я. Нет, вы не подумайте, я не сошёл с ума. Но я сейчас не здесь, не в трусах, нет, конечно в трусах, но не только в них, я сейчас в дорогом костюме, за столом своего кабинета, разбираю бумаги и даю нагоняй секретарше, а с месяц назад я вернулся с медицинской конференции в Питтсбурге, а через месяц мне улетать в Гамбург, но вряд ли это получится, – посмотрел он на себя, – что-то пошло не так…

– Что именно, мистер Вербах?

– Всё! Всё, что меня окружает, пошло не так, – он перешёл на быстрый шёпот, – всё пошло не оттуда и идёт не туда. Я поэтому не хожу по магазинам, я не выхожу на улицу, там, за порогом, – он указал на дверь, – совершенно не моя жизнь. Но Мария не верит мне, последнее время она что-то записывает, что-то записывает в свой блокнот, – он наклонился к Анне, – мне кажется, меня скоро заберут…

– Вам не нужно говорить об этом со всеми, поговорите с нами, мы тоже…

– А вы, вы, – Вербах вдруг остановился и посмотрел на нас, – а вы знаете, что этот тростниковый сахар – тот же белый, только подкрашенный? Настоящий очень дорогой. – Взял он щипчиками один кубик и посмотрел на него, прищурив глаз.

– Вы же всё понимаете, – говорила с ним Анна, – и помните всё…

– Помню что? – не понял доктор.

– Что победили.

– Я? Победил? – он оторвался от рассматривания кубика сахара. – Когда?

– Вы же сами сказали…

– Сказал! А что я сказал?

– Мистер Вербах, пожалуйста, – Анна подошла к старику и обняла его за плечи. – Мне очень нужно, чтобы вы вспомнили. Я Анна Кларк, дочь Питера Кларка.

– Кого? А вы кто? – он стал оглядываться по сторонам. – И что вы делаете в моей квартире?

– Вы нас сами впустили, мистер Вербах. Мой отец работал с вами в университете, и ту награду получили вы, а не он!

– Как вы сюда зашли? Полиция! – он побежал к телефону. – Полиция!

– Пора уходить, – схватил я Анну под локоть и потащил к двери.

– Но он же вспомнил! – оглядывалась Анна, выбегая из подъезда.

– Он только нагонит шума. Да и кто ему теперь поверит?

Я огляделся по сторонам – ничего подозрительного. Посмотрел в окна домов, на крыши, подъезды, даже у дверей в магазины никто не стоял. Никого не было рядом.

Никто не преследовал нас. Я оставил машину под аркой дома, за мусорными баками.

– Ну и что вы о нём думаете? – спросила Анна, когда мы уже забежали за угол.

– То, что он псих? – Я подошёл к машине и стал искать ключи.

– Это ещё не значит, что он лжёт.

– Нет, конечно, психи никогда не лгут, – я бил по карманам, – они всегда говорят правду, которая расходится с реальностью.

– С которой из двух?

– Это нам и предстоит узнать. Послушайте, Анна, я знаю, что всё очень странно, – а, вот же они, в заднем кармане, – вы это знаете, я это знаю, разве этого не достаточно?

– Но он может подтвердить наши слова.

– Кто? Он? Если он придёт с нами на шоу, то нас точно сочтут сумасшедшими, садитесь в машину, поедем в редакцию.

Я нажал на брелок, он пропищал, и звук этот слился со звуком от рикошета. В нас кто-то стрелял.

– Быстрее в машину!

Там, с другой стороны перекрёстка, на нас мчался серый автомобиль.

Я завёл тарахтящий двигатель, заблокировал двери и рванул, зацепив боковиной стену и мусорный бак. Нам прострелили бампер, потом ещё раз и ещё.

– Пригнитесь!

Анна вжалась в сиденье.

– Вы как? – крикнул я.

– Всё хорошо! А вы?

– Да вроде в порядке. – Я выехал из арки, слетел с лестниц вниз и завернул за угол. Нужно было затеряться в какой-нибудь пробке, в потоке машин.

– Мы оторвались? – Анна посмотрела в окно.

– Не высовывайтесь!

– Нас убьют?

– Не сейчас!

Я выехал на дорогу и встроился в общий поток, этот тип мчался за нами, отставая лишь на несколько машин.

– Нас догонят, точно догонят, – шептала она, сползая с кресла, – знаете, я хотела сказать вам, Керри…

– Сейчас не время для прощальных речей!

Скрежет металла, резкий хлопок.

Тот тип протаранил пару автомобилей, один из которых врезался в отбойник.

– Нет, правда, я хотела сказать, что я ни о чём не жалею, я хотела сказать вам спасибо!

Нам прострелили окно.

– Что это? – она оглянулась.

– Он сзади!

Я сигналил «Опелю» передо мной, он перешёл на другую полосу, я обогнал грузовик и ещё пару машин. Движение уже сгущалось.

В зеркале заднего вида его уже не было видно.

– Где он? –