Шрифт:
Закладка:
Пусть кану в темную древность - зато с каким шиком...
В таких полухмельных мечтаниях я провел еще некую эпоху, некий эон в первозданной тьме и очнулся, лишь когда вонь наружи усилилась настолько, что стала забивать вонь, что скопилась внутри и уже стала привычной.
Дорога наружи стала подергиваться - и несколько раз донеслись гортанная речь, похожая на перекличку воронов в сыром осеннем небе.
Кибитка встала в ночи.
Полог дернулся вверх, не обнажив света. Огромные ручищи вмиг добрались до меня, выволокли наружу, в атмосферу тяжелого амбре и - я так и не понял где: то ли в естественном водоеме, то ли в огромном корыте - меня живо обмыли очень холодной водой и натерли благовониями, как труп к бальзамированию.
Потом поставили на ноги и надели на голову мешок с прорезью у подбородка.
- Стоять можешь? - раздался вороний вопрос на плохом эллинском.
Я попробовал и буркнул в мешковину:
- Могу.
- Идти можешь? - последовал второй вопрос.
- Куда? - по-интеллигентски вильнул я.
Вместо ответа меня грубо развернули, куда надо.
Я шагнул неуверенно - раз, другой, третий. Ноги ломило, колени хлюпали - сколько дней я провел в лежаче-сидячем виде, кто бы сказал...
- Можешь, - подтвердили наружи.
Сильная клешня ухватила меня за локоть и повела, куда надо.
Шли долго - я успел устать.
По дороге с четкой периодичностью, точно натужный бой древних неухоженных часов, грубо и резко звякало, скрипело, отодвигалось.
Вдруг началась лестница, о которой меня предупредили резким рывком вверх... но я не догадался и все-таки споткнулся.
И с каждой ступенью амбре застойной выгребной ямы, в которую, кажется, ходили и люди, и лошади, и собаки, отступал под напором благовоний, в гуще которых сильнее всего выделялся сандал.
Могло показаться, что меня насильно ведут по чудесной лестнице прямо в небеса... Только ступеней до небес оказалось маловато... Потом начались коленчатые коридоры-лабиринты.
И вот внезапно я оказался в полной тишине и полном одиночестве.
Волна сандалового тепла накатилась на меня, едва не опрокинув.
Короткий вороний диалог произошел передо мной. Один голос - глухой и далекий - раздался первым вдали. Второй - гулкий - прямо передо мною. И снова донесся первый - явно перекрывая силу и волю первого.
Мешок был сорван с моей головы - и я невольно, до боли зажмурился. На внутренней стороне моих век отпечаталась белой тенью фигура римского полководца... Масляные светильники маячили в просторном помещении - тусклые, но ослепительные для моих глаз, не видевших живого света неделю-другую... а может, и третью.
- Ты правильно делаешь, - раздался передо мною гулкий глас чистейшего эллинского наречия.
- ...Пусть откроет, - донесся дальний, вложивший в эллинскую речь сильный восточный акцент.
Я понял, что мне начали доверять, и осторожно открыл глаза.
Посреди просторных покоев прямо передо мной стоял коренастый, рыжебородый человек, и впрямь одетый римским полководцем.
Он смотрел на меня, точно на вражеское войско, идущее в наступление, но еще не приблизившееся на столько, чтобы окончательно оценить его мощь и напор.
- Похож на человека, - сказал он, явно обращаясь не ко мне.
За ним произошло движение теней, и я увидел.
Вдали, спиной ко мне, кто-то низенький и весь темный, взял горсть... похоже, фиников с резного стола на трех грациозных ножках.
Тот, "посторонний", был в мономашьей шапочке с горностаевой опушкой, тонкая и бледная косичка торчала из-под нее, быстро истончаясь в жало... и блестел широкий обод золотой серьги...
"Женщина, что ли?!" - изумился я.
Но руки... но плечи кузнеца... Это был он... Он!
Аттила, Бич Божий, обратил ко мне свой лик и быстрой, скалящейся улыбкой отпечатал на мне свое "тавро".
"Ты родишься через полторы тысячи лет", - вдруг сказал я себе... от того, видать, что мозг не справлялся с невероятностью этой минуты.
И неловко, как мог, я поклонился.
Что-то очень знакомое, необъятно и зловеще знакомое истекало из облика того, кто уже давно был только символом эпохи, именем нарицательным... и грубоватые, но сглаженные, обточенные черты межрасового сплава, и евразийская коварная приветливость в глазах, и мудрые бровки, и матовая выпуклость скул, и милая какая-то, сивая бородка... Я обомлел... Как ясно в эту минуту напомнил он мне великого кагана всея Совдепии!
Вот когда я прозрел: времени нет, пятнадцать веков - иллюзия, шулерский фокус, потому нет и не происходило в моей собственной судьбе никаких чудес... И не было в этом падшем мире никаких чудес, кроме чуда Воскресения...
"Римский полководец" сдвинулся вместе со своей тенью из поля моего зрения. И Аттила спросил меня, на этот раз на латыни:
- Кто ты и откуда?
Я ответил, как мог, лаконично.
- Кто эти боги, что тебя послали? - Фразы он выстреливал молниеносно, по-восточному жестоко порабощая эллинские изыски речи.
- Не знаю, базилевс, - честно вздохнул я. - Эти боги обитают в пределах иного мира.
- Что они хотят от меня? - недоверчиво усмехнулся Аттила.
- Ничего, базилевс, - уверенно предположил я. - Похоже, они разыскивают того, кто нашел тайную тропу на Олимп. - Я вспомнил, как потоки лавы растапливали ледяную красоту невиданных городов. - Возможно, это маг, который сумел воспользоваться мощью твоих армий. Движение твоих армий, базилевс, каким-то образом коснулось их небесных владений.
- Я этого не заметил, - без удивления сказал Аттила. - Заметил только, что твоими и богами или демонами сожжены мои воины.
- Не по моей воле, - поспешил уточнить я.
