Я утвердительно киваю.

«На этот раз я тоже». Он указывает на свое лицо, на дугообразные линии по краям рта. Они видны сквозь редеющую бороду. «Некоторые – от смеха, но не все, заметь. Не все».

«Почему на этот раз вы один?»

«Чтобы отгонять призраков, – говорит он сдавленным, глухим голосом. – И попрощаться, – он крепко хватает меня за руку, его голос понижается. – Я эмоциональный человек. Мне нравится быть эмоциональным, особенно когда я выпью».

Рон замолкает и достает из бархатистого фиолетового мешочка желтую трубку в форме льва. Пасть льва открыта, как будто он собирается зарычать. Он сыплет табак, зажигает его от спички и медленно затягивается. Сладкий табачный запах наполняет кухню.

«Я знакомлюсь с людьми на Камино, – говорит он. – С самыми разными замечательными людьми, и я смеюсь и плачу вместе с ними. Я проливаю свои слезы».

Его серые глаза устремлены мимо меня, куда-то далеко-далеко.

«Мой внук умер четыре месяца назад», – тихо говорит он.

Темнота проникает через окно, оставляя глубокие морщины на его лице. Свеча мерцает. Он закрывает глаза, внезапно становясь очень старым и очень усталым.

«Ему было шестнадцать, – его голос едва слышен. – Совсем мальчик. Я даже не успел попрощаться».

«Мне очень жаль».

Он похлопывает меня по руке. Слезы скапливаются в уголках его глаз, стекают по бороздкам морщин, теряются в бороде. Я протягиваю ему салфетку. Он качает головой.

«Я скучаю по нему. О, как я скучаю по нему. Когда я плачу, мне кажется, что я забываюсь. Но слезы не могут смыть тоску».

Берег реки. Пыль, похожая на древесный уголь. Никакого пути назад, никакой возможности отменить уже сделанное или исправить совершенные ошибки. Мне хотелось швырнуть урну в воду и уйти. «Ты причинил мне достаточно боли, – хотелось закричать мне. – Я не буду плакать из-за тебя». В моих глазах пульсировала боль, но я остановил слезы.

«Они помогают?»

«Вино помогает. Каждый вечер я выпиваю целую бутылку, – ему удается слегка улыбнуться. – Иногда больше».

Я воспринимаю это как намек и пытаюсь наполнить его стакан, но он отталкивает бутылку.

«Нет, это хорошо – думать о нем прямо сейчас».

«От воспоминаний становится тяжело».

«Это все, что у меня осталось». Он выхватывает салфетку у меня из рук и вытирает лицо. Он сморкается. «Я эмоциональный человек».

«Все в порядке».

Он прочищает горло. «Я не могу заснуть, – говорит он, – пока не выпью. Вот почему я здесь. Видишь ли, мальчик любил сельскую местность. Он бы это понял. В Сантьяго я попрощаюсь с ним».

Неужели я тоже это делаю, сам того не осознавая, – иду попрощаться? Я надеюсь, что нет. Одного прощания у берегов Ганга было достаточно.

«У каждого своя боль, – говорит он. – И свои радости. Помни об этом. Понимаешь, он ведь тут, со мной. Я чувствую его, разговариваю с ним. Я знаю, что он меня слышит».

Трубка гаснет. Он чистит ее и кладет обратно в сумочку.

«Слушайте, – говорю я. – А вы встречались с Игнасио, сумасшедшим художником?»

Он качает головой: «Нет. Но мне он нравится по рассказам».

Я улыбаюсь: «Подождите минутку».

Я бегу в спальную комнату и возвращаюсь с крестом. Я протягиваю его ему. Он поворачивает его, любуется им.

«Что это?»

«От сумасшедшего художника. Подарок».

Он проводит большими пальцами по мелким деталям. «Он потрясающий», – говорит он и пытается вернуть мне его обратно.

«Он ваш, – говорю я. – Вам он нужен больше, чем мне».

Мгновение мы смотрим друг на друга.

«Ох», – говорит он. Наклоняется вперед, натягивает шнурок на свои редеющие волосы и выпрямляется. Крест висит рядом с его сердцем. «Ох, – говорит он очень тихим голосом. – Я сентиментальный человек».

Уже слишком поздно. Если я собираюсь идти пешком долгие дни, чтобы догнать Розанджелу, мне лучше отдохнуть. «Я иду спать», – говорю я.

Он кивает. «А знаешь что – возьми перо. Оставь его себе».

«Рон, я не могу…»

«Нет, нет. Оставь его себе, пожалуйста. Подарок от моего внука. Для тебя. Думается мне, ты тоже гоняешься за призраками».

Мне хочется обнять старика. Я так и делаю. Долго и крепко.

«Есть два партнера, – шепчет он мне на ухо. Голос его звучит хрипло. – Страх и вера. Тот, с которым ты танцуешь, и определяет твою жизнь».

Умолкнув, он хлопает меня по плечу.

«Иди. И не оглядывайся назад, потому что именно там живет твоя боль».

День тринадцатый

В баре тепло и многолюдно. Паломники входят, топают ногами, потирают руки, покупают выпивку и направляются к камину. Этот участок Камино, Монтес-де-Ока, известен своей суровой непредсказуемой погодой и крутыми холмами, поросшими сосновыми лесами. Здесь легко заблудиться и пропасть. Раньше здесь прятались разбойники: грабили и убивали проходящих паломников, но в двенадцатом веке некий монах по имени Хуан расчистил путь через холмы и помог построить дороги, мосты и больницы. После своей смерти он каким-то образом приобрел репутацию исцеляющего бесплодие, его монастырь обслуживал паломников и какое-то время был также средневековой клиникой по лечению бесплодия. В наши дни монастырь все еще существует, вместе с этим баром и священником, знаменитым приготовлением чесночного супа.

Вечером мы идем в церковь. Несмотря на то, что это паломничество, многие паломники, включая меня, не посещают мессу регулярно. Но здесь все хотят увидеть священника, который готовит чесночный суп.

Внутри церковь освещена рядами высоких свечей. Могила святого Хуана находится между скамьями и защищена решеткой с шипами. Невысокий и коренастый, с копной седых волос, священник приветствует нас, затем встает у алтаря.

«Каждый из вас находится в поиске, – говорит он. —

Вы позволяете дороге вести тебя. В этом и заключается сила Камино. Не имеет значения, почему вы здесь или как вы доберетесь до Сантьяго. Важно то, чему вы учитесь».

По дороге в Памплону Розанджела сказала мне нечто подобное. Она проходила здесь день назад. Я скучаю по тому, как дрожат ее серьги в виде дельфинов, когда она смеется.

Священник раздает причастие. Даже со скамьи я вижу, как сияют его глаза. Я хочу поговорить с ним, выведать его секрет, но он мне и так уже известен: он живет своим предназначением. Я встаю в длинную очередь и впервые на Камино съедаю просфору и пью из чаши, как и паломники, которые проходили здесь до меня. Священник кивает мне и улыбается, заставляя меня чувствовать себя желанным гостем. Это прекрасное чувство.

После службы в зале на первом этаже монастыря подают знаменитый чесночный суп. Это место битком набито