закивала:

– Я так рада за тебя, девочка. Дома-то ты давненько не была…

Нонна не стала посвящать ее в семейные тайны.

– Сами понимаете, тетя Ава, без мужа молодой женщине ездить негоже. А он у меня военный.

– Понимаю, понимаю, – старушка затрясла головой. – Ребеночка не родила еще?

– Нет, тетя Ава.

– Ну, молодые, еще успеете, – констатировала тетушка и вдруг спросила: – Письма ты матери редко писала, верно? Или не писала вообще?

Нонна хотела солгать, но не смогла.

– Не писала, – призналась она. – Папа был против нашего брака. Но, – быстро добавила женщина, словно оправдываясь, – только вдали от родителей я поняла, как сильно их люблю. Сейчас на коленях вымолю прощение у отца.

Тетя Ава вдруг замерла.

– Значит, ты ничего не знаешь… – протянула она.

Нонна побледнела.

– Что случилось?

Ава громко всхлипнула.

– Нет больше твоего папы, моя девочка. Уже полгода как схоронили. Болезнь у него обнаружилась страшная. Сгорел наш Аркадий.

– Как сгорел? – Нонна вдруг почувствовала страшную слабость и села на крыльцо дома. – Вы хотите сказать… Он умер?

– Об этом и говорю, моя деточка, – запричитала Ава. – Осталась моя подруга Бася совсем одна. Ты молодец, что приехала. Мать будет тебе рада. Болеет она. Переживает смерть мужа. Да ты сейчас сама все увидишь.

Молодая женщина усилием заставила себя встать и побрела к дому. Он уже не выглядел веселым и гостеприимным, как в прежние времена. Занавески на окнах посерели, рамы облупились. Нонна почему-то вспомнила слова отца о домах крымчаков. «Дома у нас крепкие, – говорил Аркадий. – Когда мы их строим, то прокладываем стены мягкими породами деревьев, расщепляем для этого стволы дубов, осин… многие уже давно предсказывают сильное землетрясение у нас в Крыму. Поверь, нам нечего бояться. Наши дома выстоят». Молодая женщина всхлипнула и толкнула дверь. Казалось, прошло много лет с тех пор, как она покинула родной кров. Войдя в маленькую прихожую, Нонна тихо позвала:

– Мама!

Никто не откликнулся. В доме стояла тишина, но тишина не успокаивающая, а страшная, от которой закладывает уши и подкашиваются колени.

– Мама, – громче произнесла Нонна. Из большой комнаты послышался слабый стон, и женщина бросилась туда.

– Мамочка.

Бася лежала на кровати в грязной ночной рубашке. Черные, с проседью, густые волосы разметались по подушке. Увидев ее, Нонна едва подавила рвавшийся наружу крик. Бася сильно сдала за полтора года. Некогда цветущая крымчачка превратилась в худую изможденную старуху. Прежними остались только агатовые глаза с азиатским разрезом.

Нонна осторожно села на кровать, словно боясь причинить боль дорогому человеку, и уткнулась ей в живот:

– Мамочка!

Дряблые веки приподнялись, и Бася еле слышно произнесла:

– Это ты, доченька?

– Я, я, – Нонна продолжала плакать. – Папа… И ты… – Она не могла выдавить ни слова. Но никакие слова были не нужны. Темные губы Баси тронула улыбка.

– Я так рада, что ты приехала, доченька. Ты не представляешь, как отец жалел, что не дал разрешения на твою свадьбу. Дай я посмотрю на тебя, – она приподнялась на локте и тут же опустилась на подушки. – Какая же ты стала красивая, моя девочка! Ну, рассказывай, как ты живешь.

– Мы живем хорошо, – слезы душили Нонну.

– Твой муж в белой армии?

– Да, – подтвердила молодая женщина. Бася напрягла морщинистую шею.

– Наверное, у вас есть возможность уехать отсюда, – сказала она. – Послушайте меня, уезжайте. И поскорее.

– Мама, а как же ты? – недоуменно спросила Нонна. Мать дотронулась до нее рукой, и это прикосновение было слабым, словно дуновение легкого ветерка.

– Доктор Кацман говорит, я еще встану, – пояснила она. – Тогда ты приедешь за мной и заберешь меня к себе. Но сейчас уезжай, молю тебя. Я хочу, чтобы ты кое-что взяла на память из родного дома.

– Мама, мне ничего не нужно, – запротестовала молодая женщина, но Бася настаивала:

– Доченька, не спорь. Мне очень трудно говорить. В моей тумбочке стоит шкатулка из красного дерева. Возьми то, что там лежит, и помни о нас с папой.

Нонна снова начала отказываться, но мать не отставала. И тогда она, выйдя в соседнюю комнату, открыла старенькую тумбочку и вытащила оттуда шкатулку. Осторожно, словно боясь сломать, Нонна открыла крышку и заглянула внутрь. Там, на бархатной тряпочке, лежал золотой перстень. Любопытство взяло верх, и молодая женщина надела его на указательный палец. Перстень представлял собой большое витое золотое кольцо с крупным восьмиугольным камнем-сердоликом красноватого цвета. На камне была вырезана восточная надпись, над которой помещались стилизованные изображения виноградных гроздей. Молодая женщина где-то слышала, что такой орнамент свидетельствует о крымско-караимском происхождении драгоценности.

Вернувшись к матери, она показала ей руку с драгоценностью на пальце.

– Ты хочешь отдать мне это кольцо? Откуда оно у тебя?

– Правильнее сказать, перстень, – через силу улыбнулась Бася. – Это копия знаменитого перстня Александра Пушкина, подаренного ему Екатериной Воронцовой. А ей он достался от мужа, которому его преподнесла в дар караимская община, очень хорошо к нему относившаяся.

Нонна наклонила голову:

– Понятно, мама. А откуда он у тебя?

– Этот перстень передается в нашем роду по женской линии, – пояснила мать. – Моей бабушке он достался от какой-то караимки, отблагодарившей ее за доброе дело. Кажется, она помогала ее семье скрываться во время еврейских погромов. Хоть убей, не знаю, где и когда. – Бася снова улыбнулась, правда, теперь ее улыбка была жалкой. – Мои мама и бабушка носили его, а мне он не лез ни на один палец. Проклятая подагра мучила меня смолоду, – женщина взяла руку дочери в свои влажные ладони. – На твоем пальчике он сидит как влитой. Носи на здоровье. Этот перстень приносил удачу Пушкину, принесет и тебе.

Нонна просидела у матери два часа, а потом пустилась в дорогу. Тогда она решила: Бася права. Если они не уедут, Жене грозит смерть.

На следующий день они уже мчались в Севастополь. Но в Турцию с мужем Нонна не уехала – не захотела бросить мать. Бася умерла у нее на руках.

А через месяц Нонна родила девочку, как две капли воды похожую на Женю, и назвала ее Эстер. Евгений, благополучно добравшись до Стамбула, писал Нонне веселые письма. Он смеялся над тем, что в Турции его титулы и образование никому не нужны, что единственная работа, которую он смог найти в столице, – сапожник, и что теперь они с Нонной ближе, чем были раньше, и отец девушки наверняка разрешил бы выйти за него замуж. Молодая женщина старалась отвечать в таком же веселом тоне. Она призналась, что родила девочку, и уверяла его: им всего хватает. Нонна скрывала, что худеет и чахнет от голода и ей нечем кормить ребенка.

В