Шрифт:
Закладка:
— Макс, мы навели справки и договорились в школе. Ты успеваешь. К тому же, ты будешь не один. Еще троих награждать будут. Ты не дрейфь, это не долго и без особых формальностей.
Один из парней протянул мне напечатанное на машинке письмо-приглашение.
— А вообще, приходи к нам. У нас много интересного. Нырял когда-нибудь с аквалангом?
Сначала я закивал, а потом понял, что Максим Бодров еще никогда не погружался и отрицательно помотал головой.
— Нет, не нырял. Только с маской, — как и все мальчишки, живущие в прибрежных городах, Максим умел отлично плавать, — с аквалангом не приходилось ни разу.
— Ну вот и отлично, приходи. Научим. Придешь?
Деваться было некуда. Я кивнул и дал согласие, после чего мои посетители попрощались и ушли.
— Ты нарасхват, как я погляжу — бабушка погладила меня по правому плечу, — мы с дедом гордимся тобой. Только нос не задирай. Не забудь, что мы с дедом выделили тебе деньги на костюм, сходи подбери себе. До выпускного времени осталось — всего ничего.
Глава 10
Деваться было некуда. Я кивнул и дал согласие, после чего мои посетители попрощались и ушли.
— Ты нарасхват, как я погляжу — бабушка погладила меня по плечам, — мы с дедом гордимся тобой. Только нос не задирай. Не забудь, что мы тебе выделили деньги на костюм, сходи подбери себе. До выпускного времени осталось — всего ничего.
* * *
Так как я решил потрудиться над своим телом, то не стал давать себе слабину и откладывать утреннюю пробежку с тренировкой.
Моим мышцам было еще далеко до хорошей формы. Но я был благодарен, за то, что мне достался здоровый организм.
Не задохлик, но и на этом спасибо. Остальное сделаю сам. Раз мне давался второй шанс, то я намеревался его использовать, как следует. Но я не собирался останавливаться только на мускулах. Голова не менее важна.
Пробегая по городу, я видел везде последствия вчерашнего наводнения. По улицам возле домов были разбросаны коряги, ветки, мусор и хлам.
Грязь, крупные валуны, смешанные с песком, размером с футбольный мяч и больше, создавали настоящую преграду городскому транспорту и автомобилям на проезжей части улиц.
Поваленные столбики ограждений и перевернутые урны дополняли картину хаоса. Еще вчера утром город был нарядный и ухоженный, а теперь его изрядно потрепало.
Центр, или как называли его местные — «центряк» понемногу оживал. Сотрудники предприятий, расположенных на первых этажах зданий откапывали и расчищали входы. Медленно и не торопясь наводили порядок, будто были рады кратковременной передышке в работе. Зарплату бы им начислили в любом случае.
Меньше всего повезло полуподвальным и подвальным помещениям. Входы в некоторые были наглухо забиты грязью и песком. Полуподвальные окна не справлялись с потоками и большинство не явилось преградой для разбушевавшейся стихии. В подвалах собралось огромное количество воды.
Для того, чтобы восстановить минимальную жизнеспособность понадобиться не менее двух-трех суток. Местные к подобным катаклизмам привычны. У них всегда есть запас воды и продовольствия.
А вот про беспечных отдыхающих так не скажешь. Они становились беспомощными, как маленькие дети. Иногда злыми и агрессивными в очередях за едой и водой.
Но в большинстве своем, курортники адекватно реагировали на ситуацию и помогали друг другу. Советский человек все еще отличался своей отзывчивостью и простой добротой. Способностью не проходить мимо и прийти на помощь незнакомым.
Добежав до турника, я разделся по пояс. Размявшись, повис на перекладине. На этот раз я сумел сделать три подхода по семь подтягиваний. Я мысленно похвалил себя. Приятно трогать и чувствовать набухающие кровью мускулы.
Попробовав технику подъема с переворотом, ровно так, как объяснял и показывал доктор Борис Самсонович из больницы, я, к своей радости, смог сделать первый самостоятельный подъем с переворотом.
Мое тело училось подчиняться новому хозяину. Кровь насыщала организм эндорфинами — гормонами радости.
Тренируясь, я вглядывался в окружающую природную красоту.
С турника была хорошо видна Столовая Гора — самая высокая точка побережья. Её три Петровские вершины проступили сквозь туман, словно киль плывущего по небу корабля.
Я улыбнулся. Вот сдам вступительные и схожу туда в поход. Я уже собирался уходит, как услышал, как кто-то обращается ко мне.
— Макс, здорово! Как ты? Твоя бабушка в воскресенье сказала, что ты еще неделю в больнице будешь, я звонил ей.
Я оглянулся и увидел курносого худого паренька моего возраста и роста. Покопавшись в памяти я выудил из воспоминаний его имя. Передо мной стоял самый близкий друг Тёмка.
— Выпустили уже, Тем. Нормально всё со мной. Правда вон из комсомола вчера выперли. Как сам?
Мы подошли к друг другу и пожали друг другу руки. Он показал пальцем на мои царапины сзади.
— Как это выперли? Что у тебя со спиной? Это ты с Медведем так схватился? Слышал-слышал. Ты там троих завалил. Вот ты «бродяга»!
Его голос звенел от восхищения. А слово «бродяга», видимо служило высшей похвалой.
Я посметр себе через плечо.
— Не, это вчера меня в реке протащило.
— Да-ну! Жив остался? Говорят, вчера машины в море уносило
— Как видишь жив, машины правда уносило…
С Тёмкой можно было говорить всё, как есть, быть самим собой, не думать о том, что он не правильно поймет мои слова или истолкует действия.
Кому как ни лучшему другу можно поведать про вчерашний день в красках и подробностях, чтобы освободить от груза свою юное сердце, требующее признания и поддержки.
Я рассказал Тёме вчерашний день в подробностях. Не упустил ни одной детали, кроме поцелуев с Машей Баландиной.
Тёма попытался успокоить меня из-за исключения из комсомола, нашел поведение сержанта Осина странным, еще более странным он посчитал генерала шахматиста, ведущего игру по телефону.
Мой друг попробовал связать то, что Осин сначала агрессивно напирал на меня, почти угрожал, а потом полностью сменил тон. Но я посчитал это бредом.
Мы гадали с ним, кто мог быть тем четвертым, ударившим меня в драке после кино, но так и не найдя ответа решили сходить и спросить у Вики Рерих.
Тем более, что мне самому хотелось её увидеть. Маша Баландина была, конечно, красоткой. Но она было очень избалованной родителями и капризной. Она мне нравилась, но пока желания укрощать ее строптивый нрав я не испытывал.
Покопавшись в душе, я понял, что скорее предпочту свидание с Викой, нежели с Машкой Баландиной. При виде этой девчонки в моей душе что-то просыпалось. Мне хотелось видеть ее снова и снова.
По дороге Тёма выспрашивал, как я сумел расправиться с Сычом. Тот слыл каратистом, отчего многие сверстники не хотели с ним связываться.
— Да, каратист так себе из него, если честно. Любой более менее тренированный боксер, такому каратисту наваляет люлей.
Я поймал себя на мысли что из меня прет лексикон из другого времени. Но Тёма меня прекрасно понял.
Мы не заметили, как пролетело время, когда дошагали до места за нашими пацанскими разговорами.
Позвонив в дверь квартиры Рерих, я испытал легкое разочарование.
Мы не застали ее дома. Домашние сообщили, что она уехала на пару дней к бабушке в ближнее село. Пришлось идти обратно.
Тёма не унимался продолжая, разговор про драку с Сычом.
— Знаешь, мне в боксе не нравится, что всем обязательно носы ломают и косточку вытаскивают. А так — да. Бокс-сила. Я б тоже хотел уметь драться как ты, чтобы, как ты сказал, 'навалять люлей’Сычу и его дружкам. Я с батей смотрел бой пару лет назад бой Теофило Стивенсона с нашим Высоцким, до сих пор помню.
Он помахал в воздухе кулаками, имитируя боксера.
— Да ничего там не ломают, это легенды… — и тут меня осенило, я резко остановился и свернул в проулок, — ну-ка пошли.
Новостройка, в которой жила Виктория Рерих располагалась в районе, где находился тренировочный зал бокса того самого тренера, Товарища Влада.
Я с Тёмой свернул с улицы в проход между домами и вышел к двухэтажному строению.
Войдя в тенистый подъезд спортшколы, мы проследовали в мимо гимнастических залов в сторону боксерского зала. Над входом квадратный висел синий баннер, с белым человечком в боксерских перчатках.
Из-за приоткрытой двери разносилось эхо хлестких ударов по мешку.
Я подошел потянул ручку двери на себя и просунул голову в зал. Дверь противно заскрипела и выдала мое
