не всю тысячу.

Кучеряво живет сержант милиции. По тем годам-то.

— А что мне бегать? Я ничего плохого не сделал.

— Приводы до этого были? Проходи, садись, — сержант указал мне на стул-табурет прикрученный к полу.

Я покопался в памяти и отрицательно покачал головой.

— Нет. Чист перед законом.

— Ну-да, ну-да. Так уж и чист?

— Не знаю, что ответить товарищ сержант. Вины за собой не чувствую.

— Как говорится, то что вы находитесь на свободе не является вашей заслугой. Это наша недоработка.

Он отвлекся от бумаг и улыбнувшись посмотрел на меня.

Сержант поймал мой взгляд, направленный на магнитофон. Мне показалось, что он прочитал мои мысли, и, к моему удивлению, застеснялся. Еще удивительнее было то, что сержант начал оправдываться.

— А это… Брат родной подарил, мне на 25 лет. Он моряк ходит в море в загранку. Сам понимаешь, такая машина мне не по карману.

А дальше он понял, что, оправдываясь перед школьником, он выглядит нелепо. Осин добавил металлических ноток в голос и сурово сказал.

— Поступил сигнал, что ты, Бодров, неоднократно совершал хулиганские поступки, устраивал драки, никак не проявляешь себя в комсомольской работе, старших не уважаешь.

Так, эта гнида Солдатенко и здесь, в милиции, успел отметиться. Вот же мелочный подонок.

— От кого поступил?

— Вопросы здесь задавать буду я! — он сверкнул глазами и уставился на меня, — что можешь сказать по существу?

— По существу?

— Да. Че ты, как попугай повторяешь?

Ого агрессия пошла, нужно чувачка на место поставить.

— По существу могу сказать, что сведения ваши ошибочные. Вас неверно информировали, товарищ сержант. Могу предположить, что письменного заявления у вас на меня нет. Квалифицировать мои поступки, как хулиганство по устному заявлению, вы не можете по закону. Драк я не затевал — только защищался. Со старшими у меня полная любовь и взаимоуважение, поспрашивайте бабушек у подъезда.

Я смотрел на него не пытаясь показать своего превосходства.

— Ах, да. По поповоду комсомола — не состою в нем. Как же мне проявлять активность? Это, если, что не вопрос, а горькая правда.

— Самый умный что-ли? Я тебе покажу горькую правду… — столе сержанта зазвонил телефон, он поднял трубку, — у аппарррата!

Он как бы специально произнес раскатистое «ррр». Отвечая, он встал и застегнул верхнюю пуговицу на форменной рубахе

«Начальство звонит», — догадался я.

— Да товарищ подполковник. Здесь. Иду, — он посмотрел на меня и его тон немного смягчился, — ты жди, я сейчас вернусь.

Сержант убрал со стола все папки я выдвижной ящик и запер его на ключ. Он оправился и вышел в коридор.

Кассетник так и манил меня к себе. Я не выдержал подошел к нему, и уменьшив звук почти до минимума, нажал кнопку с треугольной меткой.

Магнитофон затянул. «Смоук он зе вотер, зе файр ин блюскай». Сержант-то продвинутым рокером-меломаном оказался. Я выключил кассетник. Отвык от такой техники. Она казалась допотопной, но тем не менее вполне себе прилично звучала.

Мир переходил на кассеты и только начал отказываться от магнитофонных бобин. Винил в расцвете.

Чего только не делали люди, чтобы получить пластинки. За ними охотились, за них бились, они становились предметом мошенничества на «толчках». Стихийных рынках — толкучках. Пластинки продавали, обменивали, реставрировали.

Был такой способ натирать затертый до дыр винил одеколоном. После этого пластинка блестела, как бриллиант. И ее продавали начинающему меломану, с небольшой скидкой.

А еще, все искали несуществующую машину для склейки поломанных пластинок. Горемыки отдавали деньги проходимцам, за «склеивание». И больше не видели ни пластинок, ни денег за ремонт.

За кассетами придут диски, потом уже флешки и интернет. Но эта эпоха была прекрасна тем, что люди обменивались записями, перезаписывали друг у друга, общались и дружили. Как говорится «музыка нас связала».

Осин вернулся через пару минут. Он имел озадаченный вид и от его агрессивности не осталось ни следа.

— Трогал? — кивнул он в сторону магнитофона.

Я решил не врать и кивнул в знак согласия.

— Не удержался, а у вас там Дип Парпл, товарищ сержант.

— Разбираешься?

— Да не особо разбираюсь, просто пару рок-групп знаю и все.

— Каких?

Мне пришлось поднапрячься и вспомнить тех, кто примерно из групп соответствовал по времени.

— Лэд Зеппелин, Пинк Флойд, Куин.

Правда, из всех перечисленных я сам любил и когда-то слушал только Пинк Флойд.

В глазах Осина зажглось подозрение. Я мысленно поругал себя за то, что сболтнул лишнего. Наверняка, к западному року в начале восьмидесятых относились с неодобрением.

— А наши тебе нравятся?

— Конечно. Кино, Алиса, Аукцион

Осин махнул головой будто хотел стряхнуть морок.

— Что-то я не одну не слышал, что за ВИА такие?

— Это еще очень молодые… — я сделал паузу, чтобы подобрать слово, — ансамбли… Из Ленинграда, — фух, отлегло души, понял я, что чуть не назвал нашу Северную Столицу Питером.

— Не выдумываешь? — Осин покосился на меня, но начал смотреть на меня с долей уважения. В его глазах я приобретал образ знатока музыки.

Хотя какой из меня знаток? Так — слушатель.

— Они еще прогремят на всю Россию.

— А в наших союзных республиках? Что не прогремят?

Эх, знал бы ты сержант, какая жопа ждет союзные республики. Сотни тысяч, если не миллионы, сгинут, пропадут, сопьются, не перенесут и не примут капитализм, погибнут в бандитских разборках и войнах между братскими и не очень соседними народами по всему бывшему Союзу.

— Ну и в республиках тоже прогремят, я думаю.

— Ладно, ты это. Вот что. Считай, что я с тобой профилактическую беседу провел. Веди себя поскромнее, не высовывайся. На тебя тут один товарищ начальству пожаловался, — он показал уже знакомый мне жест пальцем вверх, символизирующий власть предержащих, — не маши красной тряпкой перед быком. Правда, то же начальство тебя выгораживает.

Хотелось бы мне знать, что послужило причиной смены его отношения ко мне. Его поход к начальству сбил с него спесь.

— Пойдешь к нам в дружинники на период Олимпиады?

— Товарищ сержант, я не знаю. Мне поступать нужно, времени совсем мало — не хотелось мне общественной нагрузки, ее многие избегали

— Ну ладно. Вот тут вот распишись, он дал мне ручку и бланк, — я должен отправить твою карточку в отдел по профилактике правонарушений среди несовершеннолетних, они будут решать, что с тобой делать. Хотя, тебе месяц дня рождения, до восемнадцати?

Я кивнул в ответ. Он захлопнул папку и вздохнул.

— Скорее всего пришлют мне обратно осенью. Вы свободны, гражданин Бодров, пока. Не попадайся мне на глаза больше.

— Могу идти?

— Иди, будут хорошие записи — заходи.

Пока в общении с ментами можно ставить точку. Выйдя под козырек у входа в отведение, я огляделся. Пока я был в кабинете у Осина, дождь усилился. Крупные капли дождя падали на пыльный асфальт вызывая сотни маленьких «фонтанчиков» из пыли.

Я вышел в дождь со странным чувством. С одной стороны, я испытывал облегчение. Пока в общении с ментами можно ставить точку.

С другой стороны, мне казалось, что сержант пожелает разобраться в обстоятельствах. Захочет узнать, кто кого бил, почему вызывали скорую.

Но он отнесся к своим обязанностям прохладно. Мне самому было интересно, кто именно и чем ударил Максима Бодрова по затылку.

Если серьезно подумать, то произошло два убийства. Одно в моем времени, меня убили ножом в парке, второе в восьмидесятом году, когда какая-то мразь ударила Макса сзади по затылку. После чего мое сознание переместилось в сегодняшнее тело.

Мне хотелось прогуляться по набережной, чтобы обдумать все последние события и решить, как я буду действовать дальше без комсомольского билета.

Надо начать работать, чтобы помогать деду и бабушке.

Дождь усилился и лил с неба как из ведра.

Я простоял минут пятнадцать под козырьком у входа и понял, что ливень кончится не скоро. Сверху вниз от возвышенности в сторону моря по улицам бежали мощные потоки воды. Я давно такого не видел. Прогулка отменялась.

Я решил не ждать и отправился в путь прямо под дождем. Через несколько секунд я был весь промокший до нитки. Но это только веселило меня. То, что, можешь позволить себе в семнадцатилетнем возрасте, не всегда позволяешь себе позже, когда ты уже состоявшийся мужчина.

Я не хотел отказывать себе в удовольствии побродить под проливным летним ливнем. Давно забытое ощущение. Стена воды не позволяла мне видеть дальше пары десятков метров перед собой. Я уже отошел от милиции на порядочное расстояние, как с неба хлынул новый, еще более сильный поток воды.

Ветер разгулялся и направлял дождь в самые разные стороны. Ливневая канализация давно не справлялась с объемом прибывающей воды.

Город надвое разделяла река,