Шрифт:
Закладка:
Конец владычества Кастилии, поглощенной империей Карла, вызвал политический кризис в конце 1510-х – начале 1520-х годов. И сам Карл нисколько не помогал смягчить ситуацию: говорил на французском языке, слушал иностранных советников, вводил новые налоги и разрушал существовавшую сложную систему покровительства. Восстания комунерос (Comuneros) в Кастилии (1520–1521) и более радикальных в социальном смысле херманиас (Germanías; братств) в Валенсии (1519–1520) и на Майорке (1522–1523) были подавлены. Важную роль здесь сыграла битва при Вильяларе в 1521 году. Комунерос потеряли поддержку аристократии, и это было основной причиной поражения: кастильская знать холодно восприняла растущий социальный радикализм движения и, привлеченная на сторону Карла перераспределением королевских милостей, отказалась от вооруженной поддержки и руководства над армией восставших в Вильяларе. Хуана тоже не поддержала движение, и Карл смог восстановить свою власть. Лидеры комунерос были обезглавлены в Сеговии, одном из центров восстания. Другими центрами были Толедо и Вальядолид.
После этого ситуация значительно стабилизировалась, чему во многом способствовала передача властных полномочий короны местным общинам и знати. Карл отрекся от престола в 1556 году, оставив Испанию Филиппу II – не потому, что его заставили, а потому, что таково было его собственное желание. Восстание в 1591 году в Арагоне не отличалось большим размахом и было быстро подавлено армией, которую кастильское дворянство набрало в основном в собственных владениях. Этот факт указывает на сохранявшееся значение такого военного ресурса. О том же свидетельствует вооруженное подкрепление, которое в 1580 году собрала знать для вторжения в Португалию.
К 1535 году император Карл V (Карл I Испанский) владел империей, простиравшейся от Германии и Австрии до недавно завоеванного Перу, где в 1533 году была захвачена столица инков Куско. Важную роль в обустройстве и управлении этой империей играли личные цели правителя. Как и другие властители, Карл принимал решения и расставлял приоритеты, исходя из заботы о своем положении и gloire (славе). Династические цели передавались по наследству. Например, если бы Фердинанд Арагонский в 1500-х годах не продолжил, вслед за предшественниками, отстаивать испанские интересы на юге Италии, она могла попасть в зону влияния Франции (такая возможность сохранялась и в 1520-х, и в 1640-х годах). Подобный поворот скомпрометировал бы Испанию перед папским престолом.
Его внук Карл был еще более решительно настроен утвердить свое господство в Италии и преуспел в этом. Главным (хотя не единственным) двигателем амбициозных замыслов Карла было стремление к почестям и славе. Император был наследником четырех династий, Бургундской, Арагонской, Кастильской – и Габсбургов. Забота о репутации влияла на большинство принятых Карлом решений и много значила в выборе между противоречивыми приоритетами его различных владений. Чаще всего Карл руководствовался соображениями престижа, стремясь ни в чем не уступить предшественникам. Политическую культуру, в которой подчеркнутое внимание уделялось вопросам чести и династическим обязательствам, едва ли можно было назвать осторожной или миролюбивой. Эта политика отразилась на зданиях и церквях того времени, например, во дворце Карла в Гранаде и в покоях Карла V во дворце в Севилье.
Карл, защитник церкви от протестантов и мусульман и распространитель ее учения в Новом Свете, считал важным подчеркивать ту новую глобальную роль испанской монархии, которая стала иметь значение еще при его бабушке и дедушке. Выразительную иллюстрацию этому можно увидеть в Сала-де-Аудиенсия в Алькасаре в Севилье. На ретабло (retablo) работы Алехо Фернандеса изображена Богоматерь мореплавателей, простирающая свой плащ над конкистадорами, их кораблями и Карлом. В 1556 году, отрекшись от престола, Карл удалился в монастырь Юсте, где жил до своей смерти в 1558 году. Высокопарная латинская надпись над входом в королевский мавзолей во дворце Эскориал, построенном недалеко от Мадрида его сыном Филиппом II (пр. 1556–1598), называет его «величайшим из кесарей». Когда Испания стала трансокеанской державой, христианские концепции богоизбранности и универсализма (всеобщего спасения) приобрели дополнительный вес. В то же время политику Филиппа в последние годы его правления рассматривали не только с точки зрения мессианского империализма, но и более убедительно в рамках традиционного династизма.
Трансокеанское господство было не единственным проявлением морской мощи Испании. И хотя это вынуждало Испанию всегда иметь большой флот (ограничение, которое Филипп серьезно недооценивал), иметь сразу две эскадры, в Атлантике и в водах Средиземного моря, было несомненным преимуществом. Условия и задачи у этих эскадр существенно различались. При Филиппе Испания отправляла флотилии на Азорские острова и в восточную часть Средиземного моря, на реку Тахо, в пролив Ла-Манш, в Северное море и даже в более отдаленные воды. Цели у этих экспедиций были иными, чем у других западных держав в конце XVI века. Отличительная черта Испании – глубина мобилизации ресурсов и необычайно широкий размах действий на суше и на море. Империя выступала в роли крупной военной силы во многих географических регионах, но вместе с тем несла беспрецедентные расходы и нажила много врагов.
Борьба с османами логически вытекала из давнего противостояния Испании с исламом – миссии, на тот момент неотделимой от испанской истории, самосознания и идеологии. Позднее эту тему подхватил Франко, интерпретировав ее как борьбу с современностью, в первую очередь с «чуждым» коммунизмом.
После успешного взятия Гранады в 1492 году испанцы, считавшие себя новым избранным народом, расширили завоевательную деятельность в Северной Африке. Средиземное море не представляло для них серьезного препятствия. В начале XVI века на берегах современного Алжира и Туниса еще не было осман. Испанская военная машина была доведена до совершенства долгой войной за Гранаду, в то время как противники Испании здесь были слабыми и разобщенными. Мелилья была захвачена в 1497 году, Мерс-аль-Кебир – в 1505 году, Оран – в 1509 году, а Беджая, Триполи и Пеньон-де-Алжир – в 1510 году, что позволило контролировать город Алжир.
В 1520-х годах положение Испании в Средиземноморье ухудшилось – Карл I Испанский уделял очень много внимания, пусть далеко не все, своей роли как императора Карла V, что положило начало многолетним проблемам Испании при Габсбургах. Больше ресурсов направлялось на войну с французским королем Франциском I, особенно в Италии, чем на соперничество с исламскими державами, и это было особенно заметно на суше. Карл нанес Франциску сокрушительное поражение в Павии (1525) и добился решающего успеха в 1529 году (решающего в том смысле, что он привел к заключению длительного мира). Однако династическая модель власти подразумевает наряду с семейными интересами и личной волей использование общего потенциала имеющихся владений. Поэтому здесь, как и в других случаях, не вполне ясно, что именно следует считать Испанией, в каком качестве рассматривать композитную монархию (позднее этот вопрос не раз возникал при обсуждении испанской государственности). Например, может ли считаться «испанской» силой военный контингент из Неаполя и Сицилии? Или тем более ресурсы зависимых союзников, Генуи, Тосканы и Мальтийского ордена? И как в свете их использования выглядит испанская идентичность?
