Испанцы в Центральной и Южной Америке в начале и середине XVI века действовали по той же схеме. Они обратили в свою пользу сложившиеся в Центральной Мексике противоречия и заключили союз с тлашкальтеками. Этот народ, со всех сторон окруженный империей ацтеков, подчиненный ею и испытывавший к ней неприязнь, предоставил испанцам значительное количество воинов для завоевания Теночтитлана в 1521 году. Поддержка местного населения играла важную роль, уравновешивая силы, ведь ацтеки не только имели огромное численное превосходство, но и научились вскоре менять тактику и более успешно противостоять огнестрельному оружию. В Мезоамерике более совершенное вооружение испанцев обещало тем, кто заключил с ними союз, хорошие шансы на победу. В то же время готовность многих мезоамериканцев объединиться в борьбе против ацтеков была прямым следствием имперской политики, одной из особенностей которой было полное отсутствие ассимиляции – как на практике, так и в теории.

И в дальнейшем экспансия Испании во многом опиралась на поддержку коренного населения, в том числе в отдаленных землях – нередко даже против тех, кто не считался традиционным врагом. В 1524–1526 годах Педро де Альварадо, действуя по старой, разработанной еще до испанцев схеме экспансии, вторгся в Гватемалу с союзниками из числа коренных народов. Захватив регион, он вскоре свел на нет свой успех необузданным насилием и агрессией, принуждая к выплате дани и подневольному труду. Покоренные племена сопротивлялись. В 1527 году его брат Хорхе, набрав 5000–10 000 воинов-аборигенов, вторгся в Гватемалу, однако добился успеха только в 1529 году после широкомасштабной расправы с населением. Коренные жители обеспечивали испанцев военным пополнением, разведданными и тыловым снабжением. Вероятно, эта поддержка сделала для испанского успеха гораздо больше, чем другие факторы, вроде новых болезней, огнестрельного оружия и раздоров среди местного населения.

Позднее вице-король Антонио де Мендоса использовал 10 000 местных союзников в Микстонской войне 1540–1542 годов. Кроме того, местных воинов задействовали в качестве охранников. Например, в Нуэва-Галисия (Nueva Galicia) в 1590-х годах местные флечерос (flecheros; лучники) охраняли дороги и серебряные рудники, получая в ответ налоговые и юридические преимущества.

В Южной Америке Панама, основанная в 1519 году, стала плацдармом для отправки экспедиций Франсиско Писарро в Перу в 1524, 1526 и 1531–1532 годах. В последнем походе он быстро покорил империю инков, захватив ее правителя Атауальпу в ноябре 1532 года и заняв столицу, город Куско. Однако Писарро столкнулся с серьезным сопротивлением, особенно обострившимся в 1536 году, когда Манко Инка удалось сплотить вокруг себя несогласных. На тот момент успех испанцев был обусловлен не только их военным преимуществом и военными победами. Захватчиков и их марионеточного императора поддержало много коренных жителей, что усилило военную и политическую позицию Испании. Свою роль в этом сыграла память об инкском угнетении. Большое значение имела фигура вождя, поэтому убийство Манко Инки стало одним из поворотных моментов. Тем не менее на окончательное завоевание ушло более семи лет.

В каком-то смысле длительность этого процесса подтверждала, что испанцы не просто совершали грабительские набеги – они стремились закрепиться на этих землях. Завоевав их силой оружия, они символически продемонстрировали право собственности, переименовав свои новые владения. Прибыли колонисты, которые везли с собой зерновые культуры и домашний скот, появились христианские миссионеры, конкурирующие религиозные культы уничтожались. Вводились новые системы управления и землевладения, созданные по древнеримскому образцу. Важную роль в процессе колонизации сыграло частичное признание испанцами местных элит и местных материальных культур, привыкание местных жителей к испанцам.

Когда испанское завоевание пытаются представить не как захват и уничтожение, но как более щадящий процесс, то поднимают вопрос о синкретичности христианства в Испанской Америке, которое при своем безусловно европейском происхождении вобрало в себя многие местные традиции и обычаи. Эту модель сосуществования в священном пространстве предлагают рассматривать как важнейший признак, часть более масштабной картины сотрудничества и согласия, которые якобы легли в основу политики Испанской Америки в целом. В частности, это позволяет установить причинно-следственную связь между синкретизмом и консенсусом с одной стороны и стабильностью с другой. Стабильность выглядит с этой точки зрения как важнейшая характеристика Испанской Америки и даже, возможно, причина, почему ее общество и в те времена и позднее оказалось менее динамичным, чем общество Британской Америки.

Однако подобная оценка сбрасывает со счетов и те средства, которыми испанцы пользовались для достижения своей цели, и уместность сравнения в целом. В Северной и Южной Америке господствовало стереотипное восприятие коренных народов как грубых, примитивных и нецивилизованных, и этот стереотип провоцировал не только жестокость по отношению к ним и стремление воевать до полного уничтожения, как это было в Мексике, но и истребление всех их отличительных особенностей. Культовые сооружения уничтожались, обряды, которые считались неприемлемыми, искоренялись, при этом испанские авторы, описывая эти обряды, неизменно подчеркивали превосходство испанского правления. И хотя христианские богослужения в Испанской Америке могли содержать элементы компромисса, богослужение должно было быть именно христианским, и этот вопрос не подлежал обсуждению. Инквизиция активно участвовала в борьбе против коренных религий, сжигая идолов.

Это отличало Америку от Евразии. Пусть там тоже существовала заметная религиозная напряженность, но при этом завоевания Османской империи, Великих Моголов и маньчжуров не привели к уничтожению других религиозных практик. Однако испанцы и их потомки никогда численно не превосходили коренное и смешанное население. В результате, хотя испанцы и вели непрекращающуюся войну с языческими божествами и использовали труд местного населения, ослабляя положение коренной знати, при этом они оставляли большие участки земли в руках аборигенов, особенно тех, кто с готовностью вступил в союз с завоевателями.

Испанскую манеру переняли другие европейцы. Миссионерство считали проявлением превосходства, оправданием завоевания и способом обеспечить контроль над местным населением. В конечном итоге оно нанесло туземной культуре удар намного более сильный, чем это было, например, в Индии. Более того, это разрушило связи внутри коренного общества, что, наряду с болезнями, привело к его окончательному распаду. Таким образом, с самого начала завоевание в Новом Свете имело более масштабный и глубокий характер, чем в других регионах. Тут прослеживается идейная связь с той концепцией богоизбранности, под знаменами которой прошла еще Реконкиста. Не следует забывать и о том, что испанскую историю необходимо рассматривать в более широком контексте общеевропейского развития, и что жестокая политика Испании в Америке неразрывно связана с важнейшими событиями западной истории XVI века. Испанию очень беспокоило наступление возрожденного ислама в лице Османской империи и связанное с этим порабощение христиан. Ситуацию осложняла Реформация. С ней напрямую был связан значительный рост религиозного насилия внутри христианского мира, особенно повсеместно распространившийся обычай принижения инакомыслящих, которых приравнивали к животным.