Сомнут. Их больше. Они старше, опытнее и злее. А у меня… Рожин с лошадкой обнимается, старик Карпыч, двое возниц тех же лет и шестак парней моего возраста, а то и помоложе.

В этот момент я решился. И сразу вдруг пропал холод из позвоночника, а к ушам прилила кровь.

Будем вас атомизировать, господа пополнение. Превращать вас из минерала в отдельные атомы. Разделяй и… чего там дальше? Вот это самое. Пока вы едины – мне останется только ножками сучить от негодования. Если они при мне останутся, эти самые ножки-то.

Не знаю, дали вам какие-либо указания насчет серебра или просто намекнули – то уже дело десятое. Уверен, самый борзый из вас сейчас только пробный камень закинул. Провокация, после которой вы всем миром будете совещаться и раскачиваться, соображая, как жить дальше. Вон, те двое с краю тоже глазки в пол прячут. Не одобряют резкость своего заводилы. Остальные вроде как тоже переминаются с ноги на ногу в некоем смятении. Мол, чего сразу-то борзеть, на виду у крепости? Надо отойти подальше, где никто не видит, и вот уже тогда…

А вот вам шиш с маслом. Нате вам еще кусок смятения.

Делаю несколько шагов к столпившимся мужикам, на ходу вытягивая из-за кушака тулупа капральскую трость.

– Болтать команды не было! – И сразу, с ходу бью тростью по плечам дерзкому, с оттягом с обеих сторон – хрясь, хрясь!

Один, тот, что справа, открыл было рот, чтобы крикнуть вечное «наших бьют», но я резко направил на него свою трость, и он осекся.

Говорю быстро, яростным, злым речитативом, пытаясь выгнать из себя тот мороз, что сидел в печенках всего миг назад.

– В полку нехватка людей. Когда придем, отцы-командиры будут стараться растащить по разным командам. Я должен знать, кто вы такие есть. Кто справный солдат, а кто лодырь. Кто ловкий, а кто пень трухлявый. Кому в мундире на параде блистать, а кому в инженерной команде по колено в воде заживо гнить. Поэтому слушай мою команду… – Я окинул кучкующихся монастырских бешеным взглядом, набрал воздух в легкие и гаркнул: – В колонну по два становись, перед санями по дороге легко бегом – марш!

Нет, братцы-кролики, не когда-нибудь потом, а вот прямо сейчас. Подталкиваю тростью первого, второго… Замечаю, что с другой стороны мне помогает Ерема. Хватает монастырских за шкирку и чуть ли не швыряет одного за одним на колею дороги.

– Пошел, пошел! Команда была – бегом марш!

Зашевелились, смотри-ка. Побежали. Тяжело, вразвалочку, но началась движуха. Да и мой шестак вон, вслед за Еремой ускоряет их в нужном направлении.

Дерзкий, который получил тростью, последний из всех монастырских не побежал. Спорить взялся:

– А зачем бежать-то, капральчик? Ну хочешь пороть – здесь пори!

Бросаю шпагу и мушкет в сани к Карпычу. Поверх кидаю тулуп. Расстегиваю и снимаю кафтан, оставшись лишь в ярко-красном камзоле и панталонах. Киваю Степану – пригляди, мол. Поворачиваюсь к дерзкому:

– Твои люди там, дядя, – и показываю рукой на бегущих монастырских. – Присоединяйся.

И резко, с криком и ударом трости:

– Бегом!

Под шапкой полыхнули огнем глаза, но… сдвинулся. Бежит. Ну и я рядышком, как пастуший пес. Двигаюсь легко, с шутками да прибаутками.

– Давайте, смутное народонаселение, покажите свою физподготовку! Бегом, бегом, православные! Не останавливаться!

Эх, как бы сейчас пригодился Сашка! Эта заноза страсть как охоч до вот такого – гонять кого-нибудь!

Мои парни расселись по саням, только Ерема, слегка прихрамывая, бежит рядом со мной. Уже переоделся в мундир, что мы с собой привезли. Как застегнул на все пуговицы свой красный камзол – так у него даже осанка поменялась. Вот еще только что был изможденный заморыш со впалыми щеками и торчащими ключицами под тощей шеей – а вдруг гляди-ка, он уже поджарый боец с сухим хищным лицом.

– Ну что, Фома? Вот оно как обернулось все! – зло крикнул он одному из мужиков, что перешел было с бега на шаг.

– Команда была – легко бегом! Марш, марш! – и протянул хлыстом поперек спины.

Тот послушался, побежал, втянув голову в плечи.

И когда только Ерема успел возницу на хлыст раскулачить? Изменился он за зиму, сильно изменился. Был скромный, местами даже застенчивый…

– Дышим, дышим! Два вдоха, два выдоха, под каждый шаг! Покажите мне, какие вы солдаты! От этого зависит, быть вам гренадерами с лучшим пайком или до конца своих дней копать ямы в инженерной команде!

* * *

За прошедший год я часто вспоминал ту свою встречу с деревенскими «охотниками за головами», что поймали меня когда-то под Кексгольмом и сдали в рекруты. Вспоминал, крутил в голове и пытался понять, как же это у них получилось – сделать так, чтобы я их беспрекословно слушался и делал, что они велят. В чем вообще секрет гопников, как они умудряются брать на испуг? Размышлял, прикидывал, сопоставлял… Насколько я понял – тут есть некая грань, на которой важно удержаться. Чтобы жертва думала, что драка еще не началась. Что вот-вот, ну ты только скажи, и вот тогда я…

Я не знаю, правильно ли уловил рецепт. Пробую так. Первое: отвлекать. Пусть думают о чем угодно, только не о серебре и о том, что я моложе их всех. И что в моем шестаке все молодые, ни одного старого солдата. Щенки. Никто по патриархальным меркам нынешнего времени. Потому – грузим их умными словами. Гренадеры, ретраншемент, фурштат, в тему и не в тему, главное чтобы отличалось от того, что они слышали в своем гарнизоне. Ефим летом частенько рассказывал, что у них, в ландмилиции, была принята другая терминология, заметно ближе к гражданской. Многое армейское для него, прослужившего уже пять лет, было такой же экзотикой, как и для меня, безусого рекрута.

Потому – дуем в уши.

Второе. Пожалуй, самое главное. Хамство. Хамство на грани фола. И тут же извинения. И снова дерзость – и снова извинения. Мне надо, чтобы они потерялись, как я потерялся тогда, год назад.

Ты, дядя, рот открыл, что-то сказать хочешь мне, щенку безусому? Н-на тебе стеком по ноге. Потерял равновесие, начал было заваливаться – подхватываю под руку, поддерживаю и так голосом:

– Прощения просим, неудобно вышло. Извините великодушно!

Да, с издевкой. Но – извиняюсь же!

И рукой подталкиваю бежать дальше. Он вроде только согласился не обострять, плечи, напряженные было в преддверии удара, расслабились… и я перетянул его стеком по хребту:

– Бегом, псина! Бегом!

Удар, извинения, удар. По плечам, по спине. По ногам было ошибкой, захромал мужик. Присушил я ему ногу. Подсаживаю его на передние сани, перед которыми мы бежали, и говорю:

– Продышись немного, братец. Никита, прыгай сюда, пробежимся!

Да, я назвал его «братец». Потому что третье – делить коллектив. Лепить ярлыки, не останавливаясь. Этот – рохля, бери пример вон с того, который молодец. Ты, побитый – брат мне названый, я тебя, любезного, в тулуп и на сани, беречь буду, а ты куда лезешь? Беги давай, чучундра! А еще мы тут все равны. И Никита запросто спрыгивает с саней и бежит наравне со мной и получше этих увальней. Посмотрите, как легко двигаются мои парни, пусть даже в этих неудобных башмаках! Справитесь с такими, а?