Эти мимолётные события очень тебя смешат, и хотя из-за закрытого окна не разобрать всех сказанных слов, ты сам легко додумываешь нехитрые реплики пострадавших. Между тем тебе страшно хочется на минутку выскочить из душного вагона, чтобы купить у разносчиков слегка подтаявшее мороженое: почему-то оно всегда кажется гораздо вкуснее магазинного.

И вот ты улучаешь момент, когда все взрослые заняты своими делами. Лёгкой тенью проскальзываешь в тамбур, ловко спрыгиваешь на низкую платформу. Прежде всего, конечно, подбегаешь к продавцу крем-брюле, у которого в картонной коробке рядом с мороженым лежат и «дымят» холоднючие куски белого льда. Потом, смачно облизывая верх хрустящего вафельного стаканчика, слоняешься туда-сюда по быстро пустеющему перрону, заглядываешь с улицы в вагонные окна, забыв об осторожности, машешь не замечающим тебя родителям и беспричинно широко улыбаешься окружающим. Как опытный, бывалый путешественник ты охотно подсказываешь разгорячённой пышнотелой гражданке, в какой стороне находится её вагон, и радостно указываешь на него пальцем.

Иногда — если, конечно, повезёт — ты обмениваешься парой фраз со случайным прохожим. При этом ты доволен и горд собой: ну как же, с тобой заговорили, тебя посчитали большим и достойным внимания. Послав жизнерадостному незнакомцу прощальный привет, подгоняемый недовольной проводницей, ты запрыгиваешь на подножку вагона и отправляешься в будущее вместе с поездом.

И так целый день. Ты бегаешь по заставленным вещами проходам, смотришь в мутные вагонные окна и стараешься разобраться в том, что происходит вокруг тебя на белом свете. Ты жадно поглощаешь всё, что только можно воспринять.

Долго находиться на одном месте ты не способен. Только что увлекавшее занятие быстро надоедает тебе, и ты переключаешься на что-нибудь новое, захватывающее и интересное. Оббегаешь в очередной раз вагон, заглядываешь в полутёмный холодный тамбур, пугающий оглушительным металлическим лязгом. Потом посещаешь непривлекательный местный туалет и, опасливо нажав ногой на педаль слива, снова возвращаешься на прежнее место.

…Но это уже не безумный, шебутной общий вагон, только что покинутый тобой. Это — плацкарт, более обустроенный, гораздо менее беспардонный и не такой многолюдный. Едущий в нём народ уже не меняется на каждой маломальской остановке, реже толкается и толпится в тамбурах, не заполняет разногабаритными пожитками узкие проходы. Здесь у всех свои личные места, а на ночь выдают постельное бельё.

Сначала ты не понимаешь, куда подевались те, с кем ты долго жил рядом, к кому бесхитростно привык и даже чистосердечно привязался за долгое время тесного общения. Но постепенно осознаёшь, что все твои приятели и знакомые разошлись по похожим плацкартам, получили новые билеты на отдельные места и теперь едут в других, возможно, соседних вагонах. Тебе трудно сразу оценить глубину произошедших перемен. Ты только ощущаешь, что жизнь приобрела принципиально другой ритм. Вместе со сменой условий проживания изменилось и твоё окружение. Что же значили для тебя эти люди, находившиеся рядом с тобой в поезде-жизни? Сыграли ли они какую-то роль в формировании твоей личности, пока были ещё рядом, пока не вышли из поезда на нужной им остановке? Оставили ли след в твоей судьбе?

Вначале ты пытаешься найти своих прежних соседей. Быть может, они где-то близко. Пробегаешь по вагону, разыскивая знакомых. Смеркается. В поезде гасят яркий свет, остаётся только тусклое аварийное освещение. Ты заглядываешь в сонные лица пассажиров, поднимаешься на цыпочки и пытаешься получше рассмотреть тех, кто спит на верхней полке. Тебе всё ещё верится, что стоит обследовать ещё один вагон, и наверняка повстречаются «свои». Но погашенный свет рушит планы, и ты, разочарованный и удручённый, отправляешься спать. Завтра, думаешь ты, с раннего утра снова начну искать. Однако и завтрашние поиски не приносят результата.

…Странно и непривычно потекла новая, более размеренная жизнь. Теперь у тебя собственная полка, и есть даже личный ночной светильник над головой у окна, его можно включать и выключать, когда захочется. Пожелаешь почитать в сумерках книгу или разложить на постели оловянных солдатиков — пожалуйста, только щёлкни тумблером.

Теперь вошедшие пассажиры не усядутся рядом с тобой на одну полку. А ещё у тебя появился свой скромного размера металлический отсек, куда помещаются все детские пожитки. В нём ты прячешь от старших запрещённые рогатки и самострел, который стреляет при помощи натянутой резинки-«венгерки» пульками-уголками, нарезанными из тонкой алюминиевой проволоки. Только стрелять теперь из него не с кем. Где они, приятели босоногого детства? Разошлись по другим вагонам. Двор, прежде заполненный шумной детворой, опустел. Прилежные отличники и хорошисты зубрят уроки в отдельных квартирах, усердно стучат по чёрно-белым клавишам пианино в районных Домах пионеров… Но ты всё равно ещё долго веришь, что обязательно найдёшь их в ближайшем будущем.

…Поезд постепенно ускоряется. Заметно быстрее стали бежать назад кособокие деревья и стройные столбы. Ты уже не успеваешь реализовать все намеченные на день планы. Приходится что-то откладывать на завтра, оставлять на потом. Ещё недавно было по-другому: сутки, словно безграничная вселенная, вмещали все твои дела, помыслы и желания.

Да и различных забот прибавилось, они даже имеют наглость накапливаться. Раньше можно было в любой момент, не задумываясь, схватить с вешалки пальто, надеть шапку, валенки и броситься во двор кататься на картонке с ледяной горки. Теперь надо готовиться к контрольным и лабораторкам, помогать по хозяйству родителям, да ещё в свободное от учёбы время сидеть с младшей сестрёнкой, играя в дурацкие куклы.

Однажды на платформе ты замечаешь группу молодых людей и девушек, одетых в куртки защитного цвета с непонятными нашивками. Они садятся в поезд, передают друг другу по цепочке пухлые рюкзаки с привязанными снизу котелками, огромные, размером в человеческий рост, брезентовые баулы и ещё какие-то чёрные чехлы. Сортируя поклажу, ребята вовсю балагурят и дружно, словно по команде, заходятся громким смехом. «Наверное, куда-то переезжают», — решаешь ты и на время забываешь о весёлой компании.

Но вечером тебя вдруг вырывает из привычной действительности, завораживает и парализует доносящееся из-за перегородки пение. Ты отбрасываешь в сторону одеяло, вскакиваешь с полки и внимательно прислушиваешься к звучащим голосам. Незатейливые аккорды расстроенной, видавшей виды гитары отдаются в твоей душе болезненным, надрывным, тебе самому не понятным резонансом. Тебя словно бьёт электрическим током, по телу пробегают волны мелкой дрожи, а на глаза неожиданно и вроде абсолютно беспричинно наворачиваются слёзы. Ты впервые слышишь о флибустьерских синих морях, о бригантине и алых парусах.

Многострадальная гитара переходит из рук в руки. Сменяются певцы и аккомпаниаторы. Меняется репертуар, но ты всей душой ощущаешь, что вот оно — твоё, именно то, чего ты подсознательно