Шрифт:
Закладка:
Когда я отходил от героина, из моего тела выходили полупрозрачные бесы с обложек «металлических» групп. Я это помню. Когда они вышли, в нем не осталось ничего. А сейчас нечто снова входит в него. Пусть входит, добро пожаловать.
Это нечто, что село около моего отца и моего брата на диване в зале, у телевизора. Они призвали это нечто – и оно пришло. И это нечто приходит теперь ко мне.
Оно входит в меня, входит внутрь через рот, нос, уши и глаза.
Оно как гирлянда, как веревка.
Напротив меня повисший в воздухе, печальный и старый Каратель покачивает головой под неслышную мелодию. Мне кажется, он улыбается, но я не уверен.
Втягиваю нечто в себя. Целиком. Оно теперь во мне.
Ведьмак встает. Вбрасывает в дыру обе канистры. Бросает внутрь перчатки, которые носил. Гжесь делает то же самое. Как и Ольчак.
– Миколай, пойдем, – Юстина плачет.
– Хочешь сигарету? – спрашивает Каська.
Я киваю. Она подает мне одну. Я начинаю обхлопывать себя. Как у «Подзамчья», где у отца случился инсульт перед толпой людей. Я тогда искал это нечто, спрятанное в моем теле. Уже тогда знал, что оно там есть. Что я – такой же, как и они. Что я – Каратель.
Теперь я, наконец, нахожу это в кармане. Нечто, которое подняло меня, держало двумя пальцами, продернуло провода сквозь хребет. Я нашел его. Это мое. У него форма зажигалки.
Сигарета вкусная. Я делаю еще глоток водки. Каська сплевывает вниз, в яму.
Из темноты доносится непрестанное, бесконечное тихое «нет».
– Миколай, любимый, пойдем отсюда, пойдем, прошу! – все еще кричит и плачет Юстина, но каждое следующее слово у нее становится все тише.
Я всегда думал, что это ошибка. Что мне хочется, чтобы все было нормальным. Что я всегда делаю резкие и отчаянные телодвижения, стараясь все исправить. Но это не ошибка. Это – я. Ошибка – не в желании исправить. Ошибка – в трусости, панике, в одной лишь притворной деятельности.
– Закончим это, – заявляет Гжесь. – Приедешь ко мне завтра и зальем все цементом, когда догорит, – говорит не пойму кому именно.
– Мяч у него, – Ольчак показывает на меня пальцем.
– Я говорил отцу. Говорил, что он такой же, – отзывается Гжесь.
Я закрываю глаза. Сигарета вкусная, верно, но теперь – моя очередь.
– Только отойди, – говорит Гжесь.
Кто-то еще стоит в темноте. Выглядит как женщина. У нее белый, гладкий череп и черная одежда, но она тут же оборачивается и исчезает. Быстро, но я успел с ней поздороваться и попрощаться.
– Это не ты, – говорит Юстина.
– Это я, – отвечаю я.
Щелчком отправляю сигарету вниз. Ад взрывается в тот же миг. Все наполняется воплем. Он делается тише, когда Гжесь ударяет крышкой люка о землю и запирает замок.
Псы снова лают. Миллионы псов.
Стоят тут все псы мира.
Из-под люка, кроме воплей, бьет теплом, словно от печки.
Я отдал бы все за дозу герыча. Отдал бы сейчас все, чтобы исчезнуть.
Когда я наконец оборачиваюсь, Юстины уже нет.
– Просыпайся.
Сколько я спал? Хороший вопрос.
За окном темно. В приглушенном до упора телевизоре показывают бокс. Глядя в экран, я так и уснул под утро. Достаточно просто встать. Ладно, достаточно и просто встать. Это не так уж и сложно – попасть ногами в пол.
На столике телефон, тетрадь и сигареты. Первое: закурить. Дым стекает вниз, пробуждая боль в животе. Напиться воды. Открыть тетрадь. В тетради полно фраз. «Только не пиши о этом», – сказал несколько дней назад Гжесь. «Я же не идиот», – сказал я. «Нет, не идиот, – кивнул он. – Но – повнимательней». «Я дам тебе все прочесть», – сказал я. «Я в таком не понимаю», – обронил он. «Да я тоже», – ответил я.
Наверняка я изменю все, переписывая текст на жесткий диск. Но до переписывания еще немало времени. Пока что тут всего двадцать с чем-то страниц.
– Кажется, у меня что-то наклевывается, – сказал я агенту, когда позвонил ему с неделю назад. На самом деле я хотел проверить, не связывалась ли с ним Юстина. Но нет, она этого не делала. Я проверил всех, она не связывалась ни с кем.
– Насчет этого дела? О том, что там происходит? – спросил он.
– У тебя сердце порвется.
– Этих людей так и не нашли?
– Нет, – покачал я головой.
– Невероятно, сука, ну куда можно посадить четырех людей так, чтобы никто их не нашел? И как ты об этом пишешь?
– Ага, но больше о себе. И давай без эмоций: не знаю, когда закончу.
– Главное – не исчезай
– Я уже исчез, – засмеялся я.
– Говоришь как-то по-другому, – заметил агент.
– А ты – все так же. Подумай о терапии. Это спасает жизнь, – сказал я.
– Это для таких наркош, как ты, Бледный, – засмеялся он.
– Текст получится коротким, – добавил я в конце.
– Я рад, он и должен быть коротким. Заработаем…
Я сбросил, не дал ему закончить. Пусть зарабатывают. Это довольно смешно: все еще верить в то, что можно заработать деньги на никому не нужной книжке.
Но фразы – есть. И сейчас я смотрю на них. Запиваю вторую сигарету остывшим чаем из стакана, что стоит рядом. Я уже научился читать себя.
«Начнись третья мировая, это не имело бы никакого значения. Мы тут – и всегда тут будем. Держась за руки, сжимая друг другу ладони, мы здесь. Никто не поможет нам, кроме нас самих. Мы стоим по колени в снегу, глядя, как все темнеет, и мы знаем, что никто кроме нас самих нам не поможет. Над Зыборком встают башни двух костелов. Ни в одном из них нет спасения. Нет спасения в тротуарах и в парках. Нет спасения в зажженных фонарях, в окнах домов. Нет спасения в скверах и на перекрестках. В кабаках, в клубах дымов, под хрипящими колонками, рядом с бильярдными столами. Ждут его стоящие тут люди с печальными глазами, всякий день отворачиваясь от знаков городской черты. Ждут, но его тут нет. Нет избавления. Нет спасения, есть только помощь. Узкие и близкие группы. Пожимание рук. Нет спасения, есть стена. Хорошо строить стену. Хорошо устроить под ней место для тех, кто хочет затолкать нас в еще более глубокую тьму. Хорошо стоять рядом с ней, рядом со стеной.
Взятые не вмешиваются. Взятые остаются в темноте. Хорошо следить, чтобы никого уже не взяли. Обустраивать место под стеной. Уничтожать зараженных. Хорошо стоять рядом со стеной. Только в ней, в стене наших рук, и есть спасение».
На самом деле я все еще удивляюсь, что есть нечто такое, как буквы. Я худею, хотя много ем, ежедневно, по нескольку раз. От еды растет брюхо и я становлюсь тяжелым, мощным дедом быстрее, чем мог бы подумать, что такое возможно.
