Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе _ с потерей восемнадцати—двадцати дивизий, которую пережил ваш фронт и продолжает еще переживать, то боюсь, что с вами поступили бы очень круто. Поэтому вы должны учесть допущенные вами ошибки и принять все меры к тому, чтобы впредь они не имели места».

Летом 1942 года начальником оперативного управления Генштаба стал генерал-майор Петр Георгиевич Тихомиров. В конце июля Сталин поручил ему подготовить проект документа, анализирующего причины неудачи под Харьковом.

Подготовленный Тихомировым проект документа Сталин счел вредным: в сентябре генерала перевели на Ленинградский фронт заместителем командующего 42-й армией.

Сталин не изменил своего отношения к Тимошенко.

Маршал отделался легким испугом, хотя провал операции под Харьковом стал началом трагедии, постигшей Красную армию летом сорок второго, когда войска откатились до самого Сталинграда. В конце июня немцы расширили масштабы наступления.

Воспользовавшись неудачей советских войск под Харьковом, немецкие войска 28 июня начали наступление на воронежском направлении, ударили в стык между Брянским и Юго-Западным фронтами и прорвали оборону. Зимние бои заставили истратить все резервы, и бросить в бой было нечего.

Они захватили стратегическую инициативу, стремительно продвигаясь к Волге и к Кавказу. И вновь, как летом сорок первого, возникло ощущение полного поражения.

«В результате крупных просчетов, допущенных генеральным штабом и Ставкой, инициатива опять перешла полностью в руки противника, — вспоминал Рокоссовский. — Покоя не давало сознание того, что совершенно иначе развернулись бы события летом 1942 года, если бы армия воспользовалась завоеванной в Московской битве передышкой».

По его мнению, ситуация была предельно проста — сражение проиграно, нужно определить рубеж, на котором надо сосредоточить силы, способные нанести контрудар.

Вместо этого навстречу наступавшим немецким войскам бросали части, которые не успевали развернуться и подготовиться к бою. Немцы их перемалывали и продвигались вперед.

«Желание Ставки не соответствовало возможностям войск, — писал Рокоссовский. — К сожалению, это явление глубоко укоренилось начиная с первых дней войны во всех звеньях руководящего командного состава. Все инстанции считали необходимым повторять то, что шло от Ставки, хотя обстановка, складывающаяся на фронте, к моменту получения директивы менялась и не соответствовала полученному распоряжению».

Бои, которые шли с июля по ноябрь 1942 года на юге страны, оказались крайне неудачными для Красной армии. Потери составили в общей сложности шестьсот двадцать пять тысяч бойцов и командиров, причем чуть ли не половина числилась пропавшими без вести.

Красная армия потеряла обширные территории, передовые части вермахта вышли к Волге и Главному Кавказскому хребту.

Значительная часть вины за это лежит на маршале Тимошенко, пишет профессор генерал-полковник Михаил Никитович Терещенко (см. Красная звезда. 2002. 15 июля). Во время войны Терещенко сам воевал на Юго-Западном направлении.

Вину с ним разделяет Сталин.

«Ход летней кампании сорок второго, — считает генерал армии Семен Иванов, — и, не исключено, всей войны пошел бы по иному руслу, если бы Сталин учел данные нашей разведки, а также информацию западных держав и в соответствии с этим сосредоточил основные резервы на южном крыле советско-германского фронта, снабдив их в возможно большем количестве авиацией и зенитными средствами. Но потребовалось еще немало времени и жертв, прежде чем Сталин постиг требования военной стратегии и научился прислушиваться к мнению компетентных военных деятелей».

Вместо Баграмяна начальником штаба фронта прислали генерал-лейтенанта Павла Ивановича Бодина. Но Тимошенко плохо его принял. 6 июля 1942 года, когда шли напряженные бои, Тимошенко уехал на вспомогательный пункт управления. Начальник штаба лишился связи с командующим фронтом. Сутки фронт не докладывал в Генштаб об обстановке. Это было чрезвычайное происшествие.

9 июля генерал Бодин сообщил в Генштаб:

«Всю сложность обстановки, какая назрела у нас, передать маршалу шифром по радио или с офицером связи не удается и невозможно. Доложил свои соображения тов. Хрущеву. Мы пришли к выводу о необходимости приезда маршала на основной командный пункт. Ответа не получили, но через лиц, прибывших от маршала, узнали, что с приездом на основной командный пункт он не торопится. Его отсутствие не позволяет проводить все неотложные мероприятия по проведению решения в жизнь с должной быстротой и решительностью...

Все мероприятия проводятся, но без доклада маршалу. У меня есть определенные опасения, что это дело добром не кончится».

«Товарищ Бодин! — ответил Василевский. — Если это необходимо, можете передать командующему фронтом, что Ставка считает — в целях удобства управления командующему фронтом лучше быть на основном командном пункте».

Только после этого Тимошенко вернулся в штаб фронта. Но фронт утратил связь со своими армиями и не мог ими управлять (см. воспоминания генерала армии Семена Матвеевича Штеменко «Генеральный штаб в годы войны»). Войска отступали в беспорядке, не имея ни боеприпасов, ни горючего. Армейские и фронтовые склады, все имущество досталось немцам.

Рассказывают, что в те дни у Тимошенко просто опустились руки. Маршал, по словам Хрущева, стал изрядно выпивать. Семен Константинович был подавлен, окружающим казалось, что он ищет смерти.

В какой-то момент Тимошенко вдруг объявил: они с членом военного совета фронта, дивизионным комиссаром Кузьмой Акимовичем Гуровым остаются, чтобы организовать войска, которые сумеют переправиться через Дон.

«Это было, на мой взгляд, очень странное решение командующего, — вспоминал Хрущев. — Несколько дней мы не имели с ним связи. Он не имел связи и со штабом. Мы его просто не могли найти. Когда Сталин обращался к нам, то мы не могли ответить, где находится командующий. Получается, что вроде бы мы его где-то бросили. Это в сталинские-то времена, когда любому мерещилось на каждом шагу — измена, предательство!

В тяжелейший период для нашей армии и уже дважды подряд на направлении, где командует Тимошенко и где я являюсь членом военного совета, подвергаются такому жесткому разгрому наши войска. А командующего вообще нет. Значит, он сбежал? Нет вместе с ним и члена военного совета дивизионного комиссара Гурова. Ей-богу, появилась у меня тогда такая мысль. Хотел ее отогнать, но она как бы сама нанизывалась...

Получаем новый приказ — переместить штаб в Сталинград. Поехали туда и в дороге встретили Тимошенко!

Позднее Гуров рассказывал мне, что они отсиделись в стоге сена. Разостлали под собой бурки и командовали теми, кто был вокруг. Никакой связи не имели.

— У Тимошенко, — говорит Гуров, — было такое настроение: что же поеду я сейчас и буду сидеть в штабе? Что я могу сказать Сталину? Войск нет, управлять некем. Мне будут указывать, как отражать натиск противника, а