благоприятных перспектив, встретился частным образом с молодым физиком Тадаси Такеути, специалистом по космическим лучам, работавшим в его лаборатории. Он сказал своему младшему коллеге, что собирается заняться исследованиями разделения изотопов, и попросил его помощи. Такеути согласился.

Между декабрем 1942-го и мартом 1943 года флотский комитет провел десять сессий физического коллоквиума, который должен был разработать окончательное решение по этому вопросу. К тому времени стало ясно, что создание бомбы потребует обнаружения, добычи и переработки сотен тонн урановой руды, а для выделения 235U понадобятся одна десятая всей электроэнергии, вырабатываемой в Японии в течение года, и половина производимой в стране меди. Коллоквиум заключил, что, хотя создание атомной бомбы, несомненно, возможно, ее разработка в Японии может занять десять лет. Ученые полагали, что ни Германия, ни Соединенные Штаты не располагают свободными производственными мощностями, которые позволили бы начать производство атомных бомб достаточно быстро для их применения в войне.

По окончании последнего совещания 6 марта представитель ВМФ на коллоквиуме сообщал о неутешительных выводах: «Лучшие умы Японии, изучив эту тему как с точки зрения областей своей профессиональной деятельности, так и с точки зрения национальной обороны, пришли к выводам, в справедливости которых нельзя усомниться. Чем больше они обдумывали и обсуждали эту проблему, тем более пессимистической становилась атмосфера совещания»[2006]. В результате ВМФ распустил свой комитет и предложил его членам заняться исследованиями, имеющими бо́льшую практическую ценность, в частности радарами.

Нисина продолжал изучение изотопов по заказу армии. 19 марта он решил сосредоточиться на термодиффузии, единственной из технологий разделения изотопов, практически осуществимой в условиях все более жесткого экономического дефицита. Он говорил своим сотрудникам о переработке нескольких сотен тонн урана после создания диффузионной установки лабораторного масштаба. Кроме того, он задумал параллельную программу проектирования и разработки оружия, которая должна была проводиться одновременно с производством 235U, аналогично тому, как это происходило в это время в Манхэттенском проекте.

Тем временем другая ветвь ВМФ, Центр администрации флота, выделила финансовую поддержку новому проекту разработки атомной бомбы в Университете Киото, где Токутаро Хагивара поразительно рано предсказал возможность создания термоядерной взрывчатки. В 1943 году университет получил финансирование в размере 600 000 иен – почти 1,5 миллиона долларов, – бо́льшая часть которого предназначалась на строительство циклотрона.

Роберт Оппенгеймер приехал в Санта-Фе с группой помощников холодным днем ранней весны, 15 марта 1943 года. В течение следующих четырех недель на автомобилях и поездах приезжали ученые и их семьи. На столовой горе, которую стали называть просто Холмом, мало что было готово. Гровс не хотел рисковать нарушениями секретности в холлах гостиниц Санта-Фе; военные реквизировали под временное жилье несколько достаточно изолированных близлежащих ранчо и закупили в Санта-Фе целый парк подержанных автомобилей и микроавтобусов для поездок по грязи и колдобинам жуткого, неогороженного грунтового серпантина вверх на плато и вниз с него. Из-за проколов шин и застрявших в грязи автомобилей на работу на вершине Холма иногда оставалось мало времени. Некоторым, хотя и слабым, утешением бывал обед – если только грузовику, доставлявшему из Санта-Фе сухой паек, удавалось доехать до места.

Все эти трудности были важны только тем, что они замедляли работу. Оппенгеймер утверждал, что эта работа положит конец не только нынешней войне, но и всем войнам вообще, и его сотрудники ему верили. Поэтому потерянное время измерялось в человеческих жизнях. Вначале главный удар раздражения и нетерпения ученых принимали на себя строительные бригады, не желавшие менять спецификации лабораторных дверей или устанавливать полки, не предусмотренные проектом. Джон Мэнли вспоминает, как он осматривал физико-химический корпус. В одном его конце нужно было устроить подвал для ускорителя, а в другом – прочный фундамент для двух генераторов Ван де Граафа, причем важно было не перепутать их местами. Вместо того чтобы приспособить строительный проект под особенности площадки, строители выдолбили подвал в скале и использовали обломки скальной породы для заполнения фундамента. «Так я познакомился с инженерными войсками»[2007].

Фуллер-лодж, изящный главный корпус лос-аламосской школы, построенный из огромных, обтесанных вручную бревен, сохранили, чтобы использовать в качестве столовой и гостиницы. На расположенном к югу от этого корпуса пруду Эшли-понд, названном в честь основателя школы, зимой можно было кататься на коньках, а летом, среди легкой регулярной ряби, которая оставалась за плавающими в пруду утками, – на лодках. Строители оставили рядом с прудом каменный ле́дник, в котором школа хранила напиленный зимой лед, и два ряда домов для преподавателей, стоявших в тени деревьев к северо-востоку от главного корпуса. За грунтовой главной дорогой, проходившей через плато к югу от пруда, выросла Техническая площадка, построенная по технологии, известной в армии под названием модифицированной мобилизационной. Она состояла из простых одноэтажных зданий, похожих на вытянутые бараки, с дощатыми стенами и крышами из дранки. Корпус Т был предназначен для Оппенгеймера с подчиненными и отдела теоретической физики. За корпусом Т стоял соединенный с ним крытым переходом гораздо более длинный физико-химический корпус с генераторами Ван де Граафа; еще дальше находились лабораторные мастерские. К югу от этих зданий, вблизи к краю плато, выходившему на каньон Лос-Аламос, строители должны были соорудить криогенную лабораторию и здание для размещения гарвардского циклотрона. К западу и северу от Технической площадки на бывших пастбищах и полях появились первые двухэтажные, четырехквартирные семейные дома, выкрашенные в тускло-зеленый цвет. Позднее были построены другие жилые дома и общежития для неженатых сотрудников.

В начале апреля Оппенгеймер собрал научных сотрудников – как говорит Эмилио Сегре, бывший в их числе, их было в этот момент «человек тридцать»[2008] из ста первоначально завербованных ученых, – на курс вводных лекций. Худой и застенчивый Роберт Сербер сумел, несмотря на свою шепелявость, прочитать эти лекции убедительно; в них кратко излагались выводы летних исследований в Беркли и результаты экспериментальных работ по делению быстрыми нейтронами, проведенных за последний год. Эдвард У. Кондон, родившийся в Аламогордо теоретик с военной стрижкой из компании Westinghouse, которого Оппенгеймер назначил заместителем директора, составил на основе лекций Сербера первый отчет новой лаборатории. Впоследствии этот документ, прозванный «Лос-Аламосским букварем»[2009], выдавали всем вновь прибывающим сотрудникам Технической площадки, которые имели ограниченный допуск к секретным материалам. На отпечатанных на мимеографе двадцати четырех страницах «Букваря» была изложена программа создания в лаборатории первой атомной бомбы.

Лекции Сербера привели в изумление химиков и физиков-экспериментаторов, которых держали до этого в неведении в соответствии с политикой разделения информации. Восторг ученых, наконец узнавших в подробностях то, о чем они ранее лишь догадывались или слышали намеками, показывает, до какой степени режим секретности искажал их эмоциональную