Следующей задачей было определение места для новой лаборатории. Еще в первом разговоре с Оппенгеймером в Беркли Гровс подчеркивал необходимость изоляции; сколько бы ученым, собравшимся в новом центре, ни было позволено общаться друг с другом, генерал намеревался надежно изолировать их от простого народа. «В связи с этим, – писал Оппенгеймер в середине октября своему иллинойсскому коллеге Джону Г. Мэнли, – по-видимому, в наши планы будут внесены довольно значительные географические изменения». В том же письме Оппенгеймер предлагал «начать с этого момента кампанию совершенно беззастенчивой вербовки всех, до кого мы сможем дотянуться»[1963]. Он хотел получить самых лучших сотрудников и вскоре попросил у Гровса таких людей, как Бете, Сегре, Сербер и Теллер[1964].

Площадка Y, как называлась вначале эта гипотетическая лаборатория, должна была иметь хорошее транспортное обеспечение, достаточное снабжение водой, местную рабочую силу и умеренный климат, позволяющий в течение всего года проводить строительство и эксперименты вне помещений. В своих мемуарах Гровс называет главной причиной изоляции безопасность – «чтобы близлежащие населенные пункты не испытывали на себе неблагоприятного воздействия непредвиденных результатов наших экспериментов», – но высокий стальной забор, увенчанный тройным слоем колючей проволоки, которым в результате обнесли лабораторию, явно не был предназначен для защиты от взрывов. Сам Гровс был занят отбором площадок для производственных центров Манхэттенского проекта; разница между критериями выбора этих точек и площадки Y состояла, по его мнению, в том, что в отношении лаборатории, которая должна была заниматься проектированием бомбы, «нам было необходимо разместить группу высокоталантливых специалистов, некоторые из которых могли оказаться весьма капризными, и создать для них удовлетворительные условия жизни и работы»[1965]. Если Гровс действительно ставил перед собой такую цель, то она оказалась одной из немногих задач военного времени, с которыми он не справился.

Генерал поручил поиски подходящего места для лаборатории майору Джону Г. Дадли, служившему в Манхэттенском инженерном округе. Гровс дал Дадли критерии более конкретные, чем просто удовлетворение капризных ученых: помещения на 265 человек; место, находящееся на расстоянии не менее 300 километров от любых государственных границ, но к западу от Миссисипи; наличие некоторых уже существующих строений; естественная впадина между близлежащими холмами, на которых можно установить ограждение и организовать охрану[1966]. Объездив на самолетах, поездах, автомобилях, джипах и лошадях бо́льшую часть юго-запада США, Дадли нашел идеальное место: Оук-Сити, «восхитительный маленький оазис на юге центральной части штата Юта»[1967]. Но для использования этого места армии пришлось бы переселить несколько десятков семей и остановить сельскохозяйственное производство на значительной территории. Поэтому Дадли предложил второй вариант: Хемес-Спрингс, штат Нью-Мексико, глубокий каньон километрах в шестидесяти к северо-западу от Санта-Фе, на западном склоне гор Хемес. «Прекрасное место, – считал Оппенгеймер в начале ноября, еще не посетив его, – подходящее во всех отношениях»[1968].

Однако 16 ноября, когда только что назначенный директор приехал вместе с Дадли и Эдвином Макмилланом, помогавшим в организации лаборатории, осмотреть площадку в Хемес-Спрингс, он изменил свое мнение. Каньон казался слишком тесным; Оппенгеймер хорошо знал живописные места этого района и решил, что из его лаборатории должен открываться красивый вид. Как вспоминает Макмиллан, он тоже выражал «серьезные сомнения относительно этого места»:

Пока мы спорили [с Дадли], появился генерал Гровс. Его приезд был запланирован. Он должен был присоединиться к нам во второй половине дня и заслушать наш отчет. Место не понравилось Гровсу с первого же взгляда; он сказал: «Это нам не годится». <…> Тут Оппенгеймер сказал: «Если проехать вверх по каньону, можно подняться на вершину столовой горы, а там есть школа для мальчиков, которая может нам подойти»[1969].

Оппенгеймер предложил школу, жалуется Дадли, «как будто это была совершенно новая идея». На самом деле Дадли уже дважды обследовал это плато и отверг его, потому что оно не соответствовало критериям Гровса. Но столовая гора – это перевернутая впадина, и ее периметр точно так же можно обнести ограждением. А главным требованием все же было, чтобы место понравилось «умникам». «Поскольку я… знал тамошние дороги (или тропы), – сардонически говорит Дадли, – мы быстро доехали до места»[1970].

«Школа называлась Лос-Аламос, – пишет дочь ее основателя, – по названию глубокого каньона, ограничивающего гору с юга и поросшего тополями, которые стоят вдоль песчаного русла речки, текущей по каньону»[1971]. Основатель школы Эшли Понд был болезненным интернатским ребенком, и его, как и Оппенгеймера, отправляли на запад для поправки здоровья. Уже в зрелом возрасте, когда его отец умер и оставил ему некоторый капитал, он вернулся в Нью-Мексико. Он открыл свою «Школу-ранчо Лос-Аламос» на вершине столовой горы, на высоте около 2200 метров, в 1917 году. Она должна была закалять бледных юнцов так же, как закалялся сам Понд: мальчики спали на неотапливаемых террасах общежития, построенного из растрескавшихся бревен, и ходили в шортах даже зимой, в снегу; каждый из них получал лошадь, на которой ездил и за которой ухаживал. Вокруг школы, пишет Эмилио Сегре, раскинулась «красивая и дикая местность»[1972]. К западу возвышаются темные горы Хемес с верхней кромкой одноименного кратера, осевшего конуса старого вулкана, один из выбросов туфовой породы которого и образовал Лос-Аламос. Восточный склон горы резко обрывается в долину Рио-Гранде, «знойную и бесплодную» за исключением зеленых излучин реки, пишет Лаура Ферми, с «песком, кактусами, редкими соснами, едва подымающимися над землей, и необъятным прозрачным простором, в котором нет ни тумана, ни влаги»[1973]. Еще дальше к востоку стоит стена Скалистых гор: этот хребет, проходящий через Нью-Мексико с севера на юг, образует там массив Сангре-де-Кристо, постепенно становящийся из зеленого красным в закатном свете. «Я помню, как мы приехали [в Лос-Аламос], – продолжает свой рассказ об этом первом осмотре Макмиллан, – дело было в самом конце дня. Шел снег… Было холодно, и мальчики с учителями играли на спортивной площадке в шортах. Я заметил, что к закалке молодежи тут относятся серьезно. Как только Гровс увидел это место, он сказал что-то вроде “Это то, что нам нужно”»[1974].

«Больше всего на свете я люблю физику и пустыню, – писал как-то одному своему другу Роберт Оппенгеймер. – Жаль, что их нельзя свести друг с другом»[1975]. Теперь такая возможность появилась.

Когда об этом месте услыхал Лео Сцилард – горожанин, привыкший к холлам гостиниц, – он был другого мнения. «В таком месте никто не сможет сохранить