Мне, в отличие от склонной к сантиментам Акико, переизбыток которых она восполняла не всегда уместной решимостью, оказалось неимоверно трудно даже оценить характер настолько сложно психологически устроенного и информационно насыщенно организованного человека, как Андрей Кокорин. Встретившись с таким редкостным людским типом и вобрав в себя всего лишь за несколько дней уйму эксклюзивных и достаточно ярких впечатлений, тем не менее, действительно не знаешь, с чего начать рассказывать о нём. Скажешь о его манере заламывать форменное кепи, тут же придётся рассказать о некой ситуации из его личной истории или, того хлеще, о каком-нибудь положении из философии, им исповедуемой, которое одно только исчерпывающе сможет объяснить, почему у Кокорина возникла именно такая, а не иная привычка. Или, более того, черта его характера.

Почему-то всё у этого русского обязательно уходило корнями глубоко в философию.

Пожалуй, одна из важных его черт, напротив, как раз и та, что Андрей предельно сжимает расстояние от положений какой-нибудь науки, которой в данное время увлёкся, до практического её применения и получения объективно замеряемого результата.

«Со всем в науке, что длиннее, чем воробьиный скок, пусть разбираются потомки, а, может быть, и им не придется, поскольку из-за скорых перемен уже исчезнет нужда», — пожалуй, довольно часто употребляемые Андреем слова.

Его суждения обо всём, какие только пришлось от него услышать и запомнить, показались ещё более безапелляционными, чем мордехайские. Мне поначалу представилось, что и Андрею и Зофи свойственно рубануть сплеча, не много объясняя непосвящённым и не тратя времени, чтобы сосватать их в свою въяве не декларируемую и не совсем понятную веру. Но они, похоже, в приверженцах вряд ли нуждались, и на подобную «вербовку» не потратили бы своего личного времени. Их обоих можно было бы принять за одержимых, но с таким опасным явлением, как энергоинформационная одержимость, подавляющая собственную волю человека, Андрею Кокорину, я понял, в своё время пришлось крепко побороться, так что никакой одержимостью сам он не страдал. Скорее, характерной для них следовало бы признать предельно отточенную и доведённую до высокой степени совершенства целеустремлённость. То, что нам с Акико повезло в смысле даваемых пояснений, оказалось вызвано исключительно личным отношением Андрея к Акико, а потом, надеюсь, и ко мне. В точности так же, тепло и заинтересованно, вслед за мужем, отнеслась к нам и Зофи.

В амбулатории я был на коротком обследовании перед полётом, когда явилась Акико. Андрей встал и вышел из-за своего стола в кабинете, чтобы встретить её. Она не могла не ответить совершенно по-японски глубоким поклоном, если сам Кокорин только что приветствовал её в точности таким же.

— Если не ошибаюсь, госпожа Акико Одо? — уточнил Кокорин по-английски, держась предельно серьёзно. — Я узнал вас вечером сразу. Запомнил лицо по фотографии в Интернете, когда изучал вашу диссертацию по теории памяти. Я очень рад этой неожиданной встрече, ведь в определённом отношении я почтительно считаю вас моим учителем.

Акико ничего иного не оставалось, как вновь глубоко поклониться. Она лишь поправила русского майора в произнесении её имени и фамилии — ударение там и там ставится на первом слоге. Кокорин, конфузясь, извинился. Из смежной комнаты вошла София-Шарлотта и, будучи глубоко взволнованной, тоже почтительно поклонилась. Мне эта затянувшаяся церемония по обмену поклонами отнюдь не показалась забавной.

— Мы с Зофи поражены, какой непредвиденный случай мог привести вас сюда, к нам, госпожа Одо, — сказал Кокорин, глядя прямо в глаза Акико и приближаясь, чтобы взять её под локоть и усадить, — в Центральную Монголию и, тем более, в американской военной форме. Но… Если это не ваша личная, а ещё чья-то тайна… Понятно, что я не вправе был подойти к вам в спортзале при всех и обратиться по имени, считаясь с вашим инкогнито.

— Да, благодарю, — сказала Акико и утвердительно кивнула, — обращайтесь ко мне, пожалуйста, «мисс Челия Риччи», хотя я, наверное, и не очень похожа на колонела армии США, пока не привыкла к военной форме. Так будет правильно для всех нас. Говорить лучше по-русски. Мне полезно. Начнёмте нашу работу!

Я с облегчением покинул их и улетел на «Вильге» на несколько часов.

А после проведения вакцинации персонала авиабазы на прием к Кокорину пришёл какой-то молоденький лейтенант. Андрей Кокорин попросил Акико присутствовать. Она согласилась и не пожалела, а потом вечером рассказала мне о медицинском случае и кокоринском способе излечения, из которого почерпнула для себя немало интересного.

— Не переодеваюсь, — объявила Акико, усаживаясь на диване в гостиной, с видимым удовольствием выпрямляя свои красивые ноги и не заботясь пока о том, чтобы посматривать вниз и периодически натягивать на колени довольно короткую форменную юбку. — Я только умылась, потому что супруги Кокорин — они всегда себя называют, как привыкли дома, во Франции, — уже через полчаса придут к нам в гости. Телятину я зажарила днём, подадим холодной под соевым соусом. У нас всё почти готово, с картофелем фри ты справишься один. Откроешь банку с зелёным горошком. Да, ещё зажаришь яичницу на всех. Глазунью, а не любимую тобой размазню! Не забудь побольше зелени. Хлеб, конечно, всему голова, но не забудь и тосты! Отдохну пока. А теперь послушай. Я в моей практике не сталкивалась со случаем так называемого Эдипова комплекса. Объясняю и тебе, Борис, потому что ты должен знать, что это такое, если вдруг и сам испытаешь нечто подобное, так чтоб не растерялся.

Она перехватила мой взгляд на её колени и бедра и строго погрозила пальчиком:

— Только когда они уйдут, не сейчас. От нас не должно пахнуть на гостей дезодорантом из ванной.

Принимаясь готовить и накрывать на стол, я состроил страдальческую гримаску и приготовился слушать, досадуя одновременно, зачем тогда она провоцирует меня, демонстрируя колени, зная наперед, что откажет. Что это за садизм такой вдруг проявился в ней, и чем оказался вызван? Что для неё оказалось ещё важнее меня? Или я теперь могу смотреть на её колени только на общих основаниях со всеми, кому они могут быть продемонстрированы? Что-то злое и неприятно саднящее завелось внутри меня, собралось у солнечного сплетения клубком, принялось досаждать и не сразу отпустило.

— Этот молодой человек, пришедший сегодня к русскому врачу на приём, вначале сильно смущался, а потом пожаловался русскому медику, — рассказывала Акико, словно прислушиваясь к самой себе, не глядя уже постоянно на меня, и продолжая в то