Глава XX

Учение о мире человеческом: о достигнутом, или об истории

I. История как изображение, понимание и оценка совершенного и совершившегося в Мире человеческом. – II. Что в Мире человеческом не подлежит ведению истории? Второе определение ее, как науки; существенное и несущественное в ней; ее метод. – III. Изображение прошедшего, как первая задача истории; о двух родах исторического искажения: внешнем и внутреннем. О даре художественного понимания о даре художественного изложения; об истории национальной; о трудности написать художественную историю человечества. – IV. Понимание прошедшего как вторая задача истории; о расчленении цельного исторического процесса на единичные процессы; об элементах единичных процессов; о причинах внешних и о причинах внутренних в исторических процессах; о формах исторических процессов; о силах, движущих исторические процессы и о законах, которые управляют ими. – V. Оценка прошедшего как третья задача истории; что именно должна определить история, оценивая, и при помощи чего ею может быть совершена правильная оценка; заключительные мысли об истории как последней ветви учения о Мире человеческом. Общий обзор всех форм понимания; невозможность вне их приобрести какое-либо познание; что в сказанном о них непреложно и что может быть ошибочно.

I. То, что до сих пор раздельно служило объектом понимания – действительное и мыслимое, – снова соединяется в последней форме учения о Мире человеческом. Сохраняя тот идеальный характер, который исключительно присущ учениям о добре и зле, о целях и о средствах, эта последняя форма снова возвращается к тому реальному, что заключено в трех учениях о творчестве. Пользуясь всем пониманием, которое дают первые учения, она прилагает его к объяснению того, что сотворено было некогда человеком и что в общем виде, теоретически только, рассматривали вторые учения.

Это – история как изображение, понимание и оценка совершенного и совершившегося[34] в Мире человеческом; с нею исчерпывается его содержание, и с тем вместе завершается Учение о познаваемом, а с ним – и самое Понимание.

II. Остановимся внимательнее на каждой из трех задач истории. Но сперва сделаем несколько предварительных замечаний о том, что именно подлежит ее изучению, что изображает, понимает и оценивает она.

Предметом изучения здесь снова становится человек, как центр и движитель своеобразного мира явлений; то же, при помощи чего он изучается, суть законы духа и жизни, ранее установленные, и далее – явления добра и зла и целесообразность.

Но не все в человеке и в его прошлых судьбах изучается историею. Ее предмет, мы сказали, есть совершенное и совершившееся, т. е. не то, что было только, но что изменялось в бывшем. Что же изменялось в человеке и в жизни?

Тело человека всегда оставалось неизменным. Его организм теперь таков же, и в нем то же происходит, что происходило и чем он был и тысячелетия тому назад. Ни свидетельства памятников, ни раскопки древних могил, ни изображения человека, так нередко находимые на различных предметах, – ничто из этого не говорит нам об изменениях в его теле. Итак, дух – вот одно в человеке, что изменялось и что, следовательно, имеет историю.

И в жизни также не все изменялось. Она есть синтез творчества, исходящего из человека, – с одной стороны, законов, явлений добра и зла и целесообразности – с другой стороны. Только одно первое изменяется в ней, второе же остается вечно неподвижным.

Итак – история есть изображение, понимание и оценка генезиса духа в его творчестве.

Отсюда ясно, что существенно в истории и что второстепенно. Существенны идеи, которые прошли некогда через сознание человека, стремления, которые овладевали им в различное время, чувства, которые пережил он; второстепенны же дела его. Их значение ограничивается тем, насколько в них выразилось, что думал, что чувствовал и чего желал человек. Отсюда ясно, что история не есть история дел, rerum gestarum descriptio, чем она всегда была по преимуществу, но история внутренней жизни человека.

Этим отделением существенного от несущественного определяется и метод истории; он есть психологический. В каждом явлении жизни искать проявления духа и через это познавать его; и познанное в духе обратно вносить в явления жизни, чтобы осветить и понять их, – вот приемы, которые одни могут быть истинно плодотворны в истории.

Теперь, сделав эти необходимые замечания, обратимся к рассмотрению тройной задачи истории.

III. Изображение прошлых судеб человека должно предшествовать пониманию их, и это понимание – оценке. Потому что ранее, чем понять что-либо, необходимо узнать его; и прежде чем оценить, нужно понять. Поэтому ни одна из задач истории не может быть выполнена правильно, как бы ни были совершенны прилагаемые к этому силы, если будет нарушена строгая последовательность в выполнении.

Дать истинное изображение прошедших судеб отдельного ли народа, всего ли человечества или какой-нибудь одной эпохи в его жизни может художественная история. Чтобы она была совершенна, историку необходимо обладать даром художественного понимания человека и жизни и даром художественной передачи понятого. Первое состоит в том, чтобы по немногим чертам, оставшимся от эпохи или от деятельности исторического человека, воссоздавать целое, которому принадлежат эти черты, и притом с такою истиною, что для всякого было бы очевидно, что ни другому чему-нибудь, кроме воссозданного, не могут принадлежать эти черты, ни воссозданное не могло бы проявиться иначе как только в этих чертах, которые сохранились в исторических памятниках. Это – дар воображения отгадывать скрытое по известному, и не нужно думать, что он может повредить исторической истине: он только дополняет ее, но не искажает; ему можно довериться, потому что если глубже и всестороннее исследовать его сущность, то деятельность его получит свое обоснование и оправдание. Он действует, основываясь безотчетно на огромном количестве наблюдений, некогда сделанных над действительностью, но забытых потом и сохранившихся только в темной стороне духа, – в той, куда не проникает ясное сознание. Его участие в созидании истории оправдывается безошибочностью его деятельности в других областях: так, напр., и в жизни мы нередко и правильно отгадываем характеры людей, хотя никогда опыт и наблюдение не дают нам полного знания их, но всегда только частичное; мы, не колеблясь, утверждаем, как поступят близкие нам люди в тех или в других определенных случаях, хотя эти случаи еще не наступили, – и не обманываемся при этом; поэт и художник в немногих чертах умеют представить перед нами цельный образ человека, и мы по этим немногим чертам умеем понимать представляемый образ и, кроме того, что говорит о нем художник, знаем еще и многое