Шрифт:
Закладка:
На фоне этого, может быть, были не столь заметны, но, пожалуй, не менее важны два других события. 18 июня 1939 года на пароходе «Мария Ульянова» в СССР из эмиграции вернулась Марина Цветаева – великая поэтесса, прославившая Белую гвардию. А 11 сентября Анна Ахматова, – жена расстрелянного поэта Николая Гумилёва, считавшегося «белогвардейцем», хотя к Белому движению он отношения не имел и в Гражданской войне не участвовал, – подала заявление о вступлении в Союз советских писателей.
11 декабря того же года на закрытом заседании президиума Союза Фадеев ходатайствовал о выделении «в срочном порядке» Ахматовой самостоятельной жилплощади, а также о предоставлении ей пенсии и безвозмездной ссуды в размере 3000 рублей единовременно. В состав президиума входил и Шолохов, но его в тот день не было.
5 января 1940 года Ахматову приняли в Союз писателей. В январе она передала стихи для публикации в журнале «Ленинград», после чего Лидия Чуковская, летописец жизни поэтессы, записала в дневнике: «Целые дни теперь приходят и приходят изо всех редакций». 16 января был заключён договор с Ленинградским отделением Гослитиздата на сборник новых стихов Ахматовой, а уже 26 января – договор с издательством «Советский писатель» на книгу избранного. Начали готовиться к выходу в серии «Библиотека поэта» тома Андрея Белого, Велимира Хлебникова и Сергея Есенина. Все они выйдут в 1940 году.
2 апреля Шолохов был введён в состав комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства: при Совете народных комиссаров. Сталин считал: уровень советской культуры достиг высот, позволяющих появиться подобной премии – с огромным денежным вознаграждением, разом способной перевести любого советского творца в статус обеспеченного человека. При этом он желал, чтоб премия имела вес не только внутри страны, но была объективно значимой для всего мира.
Возглавил комитет Владимир Иванович Немирович-Данченко, символизировавший связь советской культуры с дореволюционной. У Немировича имелось всего три заместителя. Помимо Шолохова, ими стали режиссёр Александр Довженко и композитор, дирижёр, педагог Рейнгольд Глиэр. Все они к тому времени являлись безусловными международными величинами. На следующей иерархической ступени находились 46 членов комитета – от Асеева, Фадеева и композитора Исаака Дунаевского до скульптора Веры Мухиной и актёра Николая Черкасова.
Должность эта стала очередным признаком полного доверия к Шолохову и абсолютного его признания.
Но как он этим доверием воспользовался!
8 мая сборник Ахматовой «Из шести книг» в Ленинградском отделении издательства «Советский писатель» был подписан в печать. Шолохов, пользуясь новыми полномочиями, немедленно выдвинул его… на Сталинскую премию. Не Бедного с Безыменским, не Сельвинского с Кирсановым – да мало ли в Стране Советов правильных поэтов, – а гумилёвскую вдову. Едва ли возможно в связи с этим говорить о реабилитации Белого движения. Не только в Советском Союзе были немыслимы подобные процессы – эмигрантские сообщества, быть может, даже в большей степени не были готовы к примирению. Однако определённые тенденции на сближение всё-таки просматривались – и Шолохов в известном смысле подгонял их.
Безусловно, им с Фадеевым, обладающим и вниманием первого лица, и номенклатурным весом, было проще. Никто, однако, подобных заданий и полномочий ни Фадееву, ни Шолохову не давал. Звонков от Поскрёбышева в связи с этим не поступало. Едва почувствовав изменения в атмосфере, именно они – два, между прочим, бывших рапповца, – начали работать на опережение. Заходя порой слишком далеко.
Шолоховская инициатива со Сталинской премией воспринята, увы, не была. Мало того что этот вёшенский недобиток вознёсся над всей пролетарской литературой со своим белогвардейским романом – он ещё и вдову белогвардейца, явную декадентку, тянет на премию имени великого Сталина! Ахматова коротко вспоминала: «Пошли доносы…»
«Доносы» в данном случае надо воспринимать в широком смысле: доносить на орденоносца и депутата Верховного Совета было бы теперь себе дороже. Начало сгущаться и закручиваться чёрное завихрение мнений и пересудов в литературной среде.
Многие трагедии той эпохи были зачастую не столько результатом работы репрессивного аппарата, сколько последствиями жесточайшей и низкой зависти коллег. И если автору белогвардейской эпопеи, носившему на лацкане кожаной куртки орден Ленина, никто ничего сделать уже не мог, то Цветаевой и Ахматовой приходилось куда сложнее.
Готовившийся к выходу сборник Цветаевой не вышел по причине одной отрицательной внутренней рецензии. Кандидатура Ахматовой была отклонена опять же самими литераторами. Однако Шолохов и Ахматова виделись – скорее всего, это произошло в апреле 1940 года. У Шолохова в библиотеке имелась книга с дарственной надписью Ахматовой. Что там было написано – мы, увы, не знаем: книга пропала.
Никаких отношений у них не сложилось, и не по его, наверное, вине. Она была для него – настоящий поэт, величина, а он для неё… ну, пишет что-то там про казаков и колхозников, орденоносец. Притом что Лев Гумилёв, её сын, будущий историк и автор теории пассионарности, считал «Тихий Дон» наилюбимейшей своей книгой. Может, только матери про это не рассказывал…
Но одно здесь всё равно необходимо сказать: в «Тихом Доне» Шолохов цитирует Бунина и Блока. Единственный поэт, которого он выдвинул на Сталинскую премию – Ахматова. Единственный поэт, о котором читал что-то вроде лекции – Маяковский. Поэт, чьи сборники привозил из заграничных путешествий – Дон-Аминадо. Пролетарские собратья, сочиняющие в рифму, едва касались его слуха. Ни словом о них Шолохов не обмолвится никогда.
Он был только одной своей частью – казачок, каргинский нахалёнок. Другой же он – человек Серебряного века, московский гимназист, однажды столкнувшийся с высоким господином по дороге на учёбу.
* * *
5 мая 1940 года вышел фильм «Поднятая целина».
«Сценарий орденоносца М. Шолохова» – значилось в титрах. Музыку для «Поднятой целины» написал Георгий Свиридов, – в титрах «Ю. Свиридов», – дебютировавший с этим фильмом как кинематографический композитор.
Картина во многом удалась. Идеален был подбор костюмов и локаций: снимали на месте, с местной массовкой, в одежде, извлечённой из сундуков, с пообтёршимися среди донцов артистами, от самих донцов не отличимых.
А лица! Лица какие! Будто вышли из книги на экран.
Первые же сцены в клубе, где казаки курят самосад, сидя в дыму, как в тумане, давали необычайное чувство подлинности, ныне, кажется, просто недостижимое.
Крайне убедительно, с некоторой даже симпатией, были показаны кулаки. Замечательно удались сцены казачьих споров о колхозах, где чередой раскрывались, один за другим, казачьи характеры.
В каждом диалоге слышалась работа сценариста. Фильм тут же разошёлся на цитаты.
«Ты как был без порток,
