По результатам первого раздела Польши (1772) Россия приобрела обширные территории со значительным населением (включая 800 тысяч униатов, а также католиков и иудеев), и Екатерина II не могла поступать так же бесцеремонно, как ее предшественники в XVII веке. В первые годы после раздела она выставляла себя защитницей религиозной свободы и вместе с прусским королем Фридрихом II оказывала давление на польский сейм, чтобы тот признал права «диссидентов» (то есть протестантского и православного меньшинств) в польско-литовских землях. В своем «Наказе» императрица высказывалась в пользу религиозной терпимости. После раздела, опасаясь, что польский король будет вмешиваться в дела империи, чтобы оказать поддержку католикам, она первоначально вела в белорусских землях довольно осторожную религиозную политику, которую православные иерархи оценили по достоинству. Екатерина запретила насильственное обращение униатов, пообещала оберегать религиозные права католиков обоих обрядов (латинского и униатского) и создала для униатов единую епархию. При этом переходить из униатства в православие разрешалось, хотя Святой Престол считал это отступничеством; русские власти в принципе не желали признавать власть папства в пределах своей страны, как над католиками, так и над униатами.

В то же время позиция Екатерины II как защитницы православия оказалась полезной для обоснования имперской экспансии. Приводя доводы, впервые выдвинутые киевскими деятелями православного возрождения в начале XVII века, императрица и ее идеологи изображали униатов как преследователей православия в Речи Посполитой. Более того, провозглашалось, что униатство – вообще не религия, а хитроумная уловка, с помощью которой поляки навязали свою волю православным. С этой точки зрения все восточные славяне – украинцы, белорусы и русские – являлись одним народом, объединенным языком, культурой, религией и историей. Шестисотлетний период, в течение которого белорусские и украинские земли принадлежали к государству, в 1569 году принявшему название Речи Посполитой, считался малозначительным обстоятельством. Эти воззрения стали идеологической основой для запугивания униатов в 1780-е годы и для открыто принудительной политики после окончательного уничтожения Речи Посполитой в 1790-е годы.

По итогам второго раздела Польши (1793) граница России стала проходить на 400 километров западнее. Империя включала теперь большую часть украинских земель. На новоприобретенных территориях проживало более трех миллионов человек, в том числе около двух миллионов униатов. После третьего раздела (1795) в составе России оказались все украинские земли, западная Белоруссия и территории, населенные литовцами. Это дало 1,2 миллиона новых подданных, включая множество униатов. Время было напряженным: три державы – участницы разделов стерли Польшу с географической карты, несмотря на ожесточенное сопротивление поляков, и образовали союз против революционной Франции; все попытки восстания со стороны поляков в дальнейшем решительно подавлялись. Униатские приходы, находившиеся под сильным польским и католическим влиянием, попали под подозрение. В этих обстоятельствах Екатерина была готова применять насилие в большей мере, чем ранее, и в 1794 году началась «миссионерская» кампания, сводившаяся к насильственному обращению. Собственность всех униатских епархий, кроме одной (Полоцкой), подверглась конфискации. В Правобережье, где давно существовало сопротивление униатской церкви (поощряемое русскими православными иерархами и монастырями Левобережья), эта кампания привела к переходу в православие более миллиона человек. Но в остальных местах она встретила отпор. Униатское духовенство отказывалось принимать православие, русских же священников, которые могли бы сравниться с униатскими по образованности и знанию языков, было немного. Местные землевладельцы и чиновники, как и прихожане, отказывались участвовать в переосвящении униатских церквей и восстановлении православных обрядов. Многие в знак протеста продолжали совершать униатские богослужения, теперь уже подпольно. Православная же церковь, со своей стороны, не располагала необходимыми средствами для выполнения этой масштабной задачи: не хватало не только священников, но и религиозных книг на местных языках, чтобы знакомить униатов с православным вероучением, которое заметно изменилось с 1596 года.

Ларри Волф проводит тезис, что целью Екатерины II было не уничтожение униатской церкви, а достаточно плотный контроль над этим средоточием политической оппозиции. Уже в 1795 году кампания по обращению в православие сбавила обороты, а в землях, приобретенных после третьего раздела, она так и не была развернута. В момент воцарения Павла I (1796) в империи все еще насчитывалось 1,4 миллиона униатов и несколько василианских монастырей, преимущественно в западной Белоруссии и на Волыни. Униатство удалось более или менее искоренить только в Правобережной Украине. Павел, будучи сторонником свободы вероисповедания, прекратил насильственное обращение и восстановил некоторые епископские кафедры; в скором времени многие униатские приходы открылись вновь. Политика терпимости в отношении униатства проводилась до 1830-х годов, когда началось наступление на многие разновидности православия, не совпадавшие с официальным: старообрядчество, секты, униатство. В 1839 году оставшиеся униатские монастыри, церкви и приходы, вместе с духовенством, отошли к Русской православной церкви. Униатство продолжило существовать (и весьма активно) лишь на западноукраинских землях, занятых в 1772 году Австрией; униаты были известны там под именем «греко-католиков». Оттуда часть верующих эмигрировала в Северную Америку. После распада СССР униатство стало возрождаться в России и на Украине.

Как бы то ни было, в XVIII веке в связи с распространением староверия и появлением в пределах страны множества униатских приходов у русских властей возникла необходимость тщательно контролировать православие. В этом столетии, отмеченном реформами и другими переменами в религиозной сфере, конец русского православия как единого целого, возможно, облегчил для монархов, испытавших влияние европейской культуры, смену имперской идеологии, ранее основанной на благочестии, а теперь в более прагматичном духе – на служении государству.

* * *

О реформах Петра I: Cracraft J. The Church Reform of Peter the Great. Stanford, Calif.: Stanford University Press, 1971; Muller A. The Spiritual Regulation of Peter the Great. Seattle and London: University of Washington Press, 1872. Об интеллектуальных течениях и богословских направлениях в русском православии: Wirtschafter E. Religion and Enlightenment in Catherinian Russia: The Teachings of Metropolitan Platon. DeKalb, Ill.: Northern Illinois University Press, 2013; Marker G. Between Enlightenment and Orthodoxy: The Primers of Platon (Levshin) and the Ascent of Secular Russian in the Late Eighteenth Century // History of Education and Children’s Literature. 2014. № 9. Р. 71–87; Marker G. Catechizing in the Diocese: The Place of Mary in Dimitrij Rostovskij’s Questions and Answers // Russian Literature. 2014. № 75. Р. 391–413; Ivanov A. A Spiritual Revolution: The Impact of Reformation and Enlightenment in Orthodox Russia, 1700–1825. Madison: University of Wisconsin Press, 2020.

Грегори Фриз исследовал социальные и институциональные изменения в русском православии на протяжении XVIII–XIX веков: Freeze G. The Russian Levites: Parish Clergy in the Eighteenth Century. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1977; Freeze G.