Шрифт:
Закладка:
В коридор вышла женщина и остановилась, прислушиваясь. В руках она что-то несла. Потом неслышно прошла по коридору и юркнула в другой номер.
Мужчина на лестнице выжидал; ему казалось, будто ноги у него окаменели. Снова перед его глазами мелькнуло недавнее видение: гробовая тишина в душном номере, темная фигура на кровати.
Он вышел из гостиницы и бросился бежать — прямо по улице, потом по другой, пересек бульвар и дальше, дальше по бессмысленной веренице улиц и переулков. Серые дома, все одинаковые, и унылые пустые кафе. Это был не тот Париж, который он знал, это был кошмар у него в мозгу, это был ад. И все это время топот ног отбивал такт в ритме сердца — под бессмысленную, бесконечно повторявшуюся песенку:
Веселее, Дженни, ты скоро умрешь —
Жизнь коротка, зато весела.
Дальше бежать он не мог. Пошел ровным шагом — в одной руке чемодан, через другую перекинуто пальто. Париж просыпался к новому дню, белый, искрящийся, как и во все прежние дни. На улицах стали появляться прохожие. Сонные мальчишки открывали ставни магазинов и вяло протирали столики в кафе.
Кто-то, высунувшись из окна, вытрясал матрац. Женщина с упавшими на лицо волосами обметала крыльцо дома. Желтый пес потянулся и стал обнюхивать фонарный столб. По булыжникам мостовой загремели колеса.
Дальше мужчина идти не мог. Он сел за столик в уличном кафе и обхватил голову руками. Помнил только одно: он устал, и единственным его желанием было повалиться на землю и уснуть головой в канаве.
Перед ним остановился сонный официант. Мужчина услышал, что заказывает себе кофе. Мимо катили трамваи и редкие ранние такси.
«Жизнь коротка, зато весела. Жизнь коротка, зато весела». Отвяжется ли от него когда-нибудь эта песенка, сущая нелепица? Да, нужно сесть в поезд и уехать, прямо сейчас. Куда-нибудь на Средиземное море. Быть может, он сумеет написать там пьесу — хоть чуть-чуть поработает.
Он подозвал официанта и спросил счет. Нужно немедля пойти и выяснить расписание поездов: сядет в первый же, который отправляется на юг. Вглядываясь в счет, он обшарил карманы. И тут словно лопнул обруч, который стягивал его голову; мысли стали ясными и холодными.
Сердце его стиснуло что-то вроде липкой руки. Он сразу весь обмяк. Струйка пота поползла по лбу и скатилась по щеке.
Он вспомнил, что оставил свою записную книжку и все, что в ней было, — письма, деньги, адреса — там, в номере отеля на бульваре Монпарнас.
Перевод С. Сухарева
Прирожденный артист
Отыграв дневной спектакль, он прямо со сцены направился в свою гримерную, напевая что-то себе под нос и ни о чем особенно не думая. За ним по пятам шла девушка, на ходу поправляя выбившийся локон.
— У тебя сегодня тушь потекла, когда ты заплакал, — попеняла ему она. — Теперь у меня вся шея сбоку в грязных потеках, только погляди, какая пакость. Неужели обязательно было плакать?
— Не знаю, я как-то не задумывался, — отозвался он. — Вечером попробую по-другому. Можно вообще полностью переиграть последний акт. Вот если, скажем, приклеить бороду… С бородой подача всегда другая. — Он повернулся к зеркалу в гримерной и, прищурясь, скосился на свой профиль.
— С бородой ты мне совсем разонравишься. — Девушка погладила его по подбородку. — Сразу станешь старый, грузный… Милый, дай мне честное слово, что никогда-никогда не отпустишь бороду!
Он взял ручное зеркальце и полюбовался на себя с другого ракурса.
— А я вот не уверен, — протянул он и, не оборачиваясь, окликнул костюмера: — Монктон, а если бороду в последнем акте?.. Как вам?
Костюмер вежливо кашлянул, прикрыв рот ладонью.
— Не мне судить, сэр, однако едва ли это будет уместно. Неподходящая роль, сэр.
— Ну, может, вы и правы. И почему мне вечно всё запрещают?! Эй, куда это ты?
Девушка обернулась с порога:
— Наверх, переодеваться. Ты на машине?
— Да… Подбросить тебя?
— Будь ангелом, отвези меня домой, если, конечно, к тебе не выстроилась очередь посетителей на сто человек! А то я могу и на автобусе…
— Глупости! Отвезу тебя куда угодно, о чем речь! Беги одевайся. Монктон, меня ведь вроде бы никто не ждет? — Он начал снимать сюртук.
— Совсем забыл, сэр, прошу прощения, но, кажется, вас желает видеть какая-то дама. Вот ее визитная карточка, хотя она говорит, что вряд ли вы по карточке догадаетесь, кто она такая. Я ее предупредил, что после дневных представлений вы обычно спешите, и она, похоже, огорчилась. Сказала, что подождет: вдруг вы все же уделите ей несколько минут.
— Дайте карточку. — Он прочел имя, нахмурился, повертел карточку в пальцах. — Миссис Джон Пирс… Это мне ничего не говорит. Как она выглядит, Монктон?
— Даже не знаю, сэр, как вам лучше ее описать. Дама средних лет, седая, высокая… Одета чуть ли не по-деревенски. Но голос очень приятный.
— Не было печали! Плесните мне выпить и позовите ее.
Он закурил и постарался вспомнить вторую строчку привязавшейся песенки.
Почему ты со мной так жестока?
Почему ты…[88]
Он совершенно позабыл о посетительнице — пока не стукнула дверь и он не очутился лицом к лицу с незнакомой дамой. Она рассмеялась, протянула к нему руки:
— Да ты совсем не изменился!
Перед ним стояла женщина с бронзовым, обветренным лицом и густыми седыми волосами под кошмарной шляпкой. Голубые глаза и милая улыбка; улыбка ее очень красила. Одета, правда, совершенно безвкусно, да и щиколотки толстоваты. Как видно, не особенно заботится о своей внешности.
Он отпрянул, как громом пораженный, изобразив восторг и изумление. Кто она такая, он, конечно, понятия не имел.
— Дорогая, — проговорил он, — вот так сюрприз, просто глазам своим не верю! Что же ты сразу не сказала?..
Казалось, она не в силах сойти с порога — так и застыла на месте, испытующе заглядывая ему в глаза: правду ли он говорит?
— Я не думала, что ты меня узнаешь, — начала она. — Я была готова к тому, что ты не вспомнишь, кто я. Ведь когда это было — почти тридцать лет тому? Сколько воды утекло, сколько всего произошло с тех пор…
— Какая ерунда! — перебил он ее. — Я тебя сразу узнал, едва ты вошла!
Он ворошил воспоминания — не мелькнет ли в прошлом спасительный огонек. Да кто же она такая?! Миссис Джон Пирс…
Она ослабила
