обстоятельством, что он до конца жизни останется полуинвалидом – невеселая перспектива для человека, который прежде вел очень активную жизнь и блистал в спорте. Он сетовал, что время «из всех утрат – самая невосполнимая, так как его не вернешь ни деньгами, ни молитвами»8.

Вынужденное бездействие и боль обострили присущую королю раздражительность, и он «часто держался утром одного мнения, а после обеда – совершенно другого»9. Однако вскоре стальная воля Генриха возобладала: он заставил себя вести нормальную жизнь, выезжал на прогулки верхом, охотился, в том числе с соколами, играл в шары, как только позволяло здоровье, часто и с завидной неутомимостью переезжал из одного дома в другой. Шапюи считал удивительным, что король вообще способен передвигаться, так как у него были «самые плохие ноги в мире» и он стал очень слаб10.

Это подтверждается тем фактом, что в 1540–1546 годах для королевского джентльмена-аптекаря Томаса Элсопу нанимали все больше помощников. Некоторым аптекарям, не состоявшим при дворе, платили за приготовление лекарств для короля. Траты на такие препараты неуклонно возрастали11. Врачи теперь играли подчиненную роль – аптекари решали, чем пользовать короля. Они следили за здоровьем Генриха, сравнивали количество мочи и выпитой им жидкости, изучали его экскременты. К счастью, ни один из медиков Генриха не прибегал к радикальным, болезненным и обычно бесполезным методам лечения, применявшимся некоторыми докторами Тюдоров. Но очевидно, что они мало чем могли облегчить страдания короля. «В конце концов из-за больной ноги, причинявшей все больше мучений, он стал плохо себя чувствовать, сделался угрюмым, и ему было трудно угодить»12. Когда король пребывал в неважном настроении, его приближенные знали, что «в такие минуты лучше не общаться с ним, чтобы не задеть его чем-нибудь и не рассердить еще сильнее, учитывая его болезненное состояние»13.

Врачи короля, часто находившиеся рядом с ним, вошли в число наиболее влиятельных людей при дворе, особенно сэр Уильям Баттс, которому Генрих доверял больше других. Баттс был убежденным евангелистом и, вероятно, тайным протестантом; известно, что он использовал свое влияние для защиты единомышленников. Однажды, когда Генрих собирался покарать некоего Ричарда Тернера, молодого реформиста, за подстрекательство людей в Кенте к антипапским выступлениям, Баттс подождал, пока королю не подстригут бороду, и «с приятным намерением поддержать и утешить его» «бодро и весело объяснил ему, в чем дело». Генрих «настолько изменил свое мнение, что если раньше он приказал выгнать упомянутого Тернера из страны кнутом, то теперь распорядился оставить его как верного подданного»14. Баттс много занимался покровительством, к нему часто обращались люди, желавшие, чтобы об их деле узнал король, но он хорошо умел хранить секреты и оставался чрезвычайно надежным человеком. В последние годы жизни Генрих открывал свои тайны Баттсу, Кранмеру и Сомерсу, облегчая душу в беседах с ними.

Состояние здоровья Шапюи тоже оставляло желать лучшего: из-за подагры его носили в кресле. В мае 1545 года он сказал королю, что вскоре навсегда уедет из Англии. Однажды посол сидел, наслаждаясь солнцем, в саду напротив покоев королевы в Уайтхолле; к нему подошла Екатерина Парр со своими дамами и выразила сожаление по поводу его отъезда. Генрих, как записал впоследствии Шапюи, сказал ей, что «я всегда хорошо выполнял свои обязанности, и король доверял мне; но с другой стороны, она не сомневается, что мое здоровье улучшится по ту сторону моря». Королева настояла, чтобы Шапюи простился с Марией, чьи интересы он защищал столько лет. Даже уйдя в отставку, Шапюи живо интересовался происходящим в Англии, отпуская короткие и проницательные комментарии по поводу различных событий15. После отъезда Шапюи император прислал нового посла, Фрэнсиса ван дер Делфта.

Война между Англией и Францией продолжалась. Хертфорд командовал силами, оставленными в Булони, и в январе, применив блестящую тактику, успешно отбил атаку французов16. Позже в том же году Генрих заменил его Норфолком, поручив Хертфорду руководить военными действиями против упрямых шотландцев.

В июле, когда французские корабли совершали набеги на южное побережье Англии, король отправился в Портсмут, чтобы проверить состояние своего флота и понаблюдать за его действиями. Девятнадцатого июля, когда французы отошли от острова Уайт, Генрих стоял на зубчатой стене замка Саутси и следил за тем, как «Великий Гарри» выводит его корабли из Солента на битву. Внезапно «Мэри Роуз» со всей командой на борту накренилась, перевернулась и пошла ко дну. Более шестисот человек утонули. Король, пришедший в ужас от этого зрелища, слышал их вопли.

«О, мои джентльмены! О, мои доблестные люди!» – воскликнул он и обернулся, чтобы утешить леди Кэрью, супругу сэра Джорджа Кэрью, вице-адмирала флота, который погиб вместе с кораблем17. Потеря «Мэри Роуз» стала тяжелым ударом для Генриха, однако, несмотря на это, английский флот сумел разбить французов и прогнать их прочь от берега.

После этого король отправился охотиться, ощущая такую уверенность в «отваге своих подданных и их привязанности к нему», что мог спокойно возложить на них оборону королевства, велев посылать ему отчеты о ходе событий18. Он остановился на три дня в Нонсаче, проверяя, как движутся работы, приказ о которых отдал в мае – тогда Генрих выразил недовольство тем, что отделку дворца никак не могут завершить. На этот раз король приехал вместе с двором, и в садах поднялся целый лес шатров для его приближенных, а из Уайтхолла срочно привезли мебель и гобелены, дабы приготовить дом к приезду короля.

Средств стало меньше, и страсть короля к приобретению недвижимости поутихла. Последним из домов, купленных Генрихом, стал Эйпторп-холл в Нортгемптоншире. Его бывшим хозяином был Чарльз Блаунт, лорд Маунтжой. Сделка состоялась в 1543 году19.

Двадцать второго августа, когда двор находился в Гилдфорде, неожиданно умер герцог Саффолк, сопровождавший короля в поездке на охоту. Генриха потрясла утрата одного из самых давних и верных друзей. Он велел похоронить герцога в виндзорской церкви Святого Георгия и взял на себя расходы на погребение. Членам Совета король заявил, что за все то время, что Саффолк служил ему, он ни разу не предал друга и не воспользовался бесчестным образом слабостью врага. И большего никто из присутствующих сказать не сможет, добавил Генрих, обведя всех взглядом. Отцовский титул унаследовал одиннадцатилетний Генри Брэндон, а вдова покойного, Кэтрин Уиллоуби, продолжила управлять его обширными владениями в Линкольншире. Уильям Поулет, лорд Сент-Джон, камергер двора, занял вместо Саффолка должность лорда-распорядителя.

Норфолк принял у Хертфорда командование войсками во Франции, но быстро доказал свою полную несостоятельность. Король отозвал герцога и сделал ему, вероятно, самый обидный за всю его карьеру