и с этой целью привлекло войска Ноури и отправило в Тифлис кавалерийскую бригаду и несколько батальонов. Но Ноури занял Баку прежде, чем мы успели закончить переброску войск, а последовавшие затем события в Болгарии заставили нас направить эти части в Румынию.

Обстоятельства в Северной Персии оставались в прежнем положении; мы снабжали оружием из Украины те племена, которые хотели примкнуть к туркам. Последние же ничего не делали, хотя у них большое количество войск было собрано у Батума и Карса.

На востоке я углубился так далеко, как я считал необходимым, учитывая наше военное и военно-экономическое положение. Наполеоновские планы завоевания всего мира меня не занимали. Полная забот борьба, которую я вел, не оставляла места для полета фантазии. Я не мечтал о территориальных приобретениях ни на Украине, ни на Кавказе и намеревался лишь получить оттуда то сырье, которое нам было столь необходимо для жизни вообще и продолжения ведения войны. Я надеялся, что после успешного прорыва здесь блокады нам удастся усилиться не только в хозяйственном отношении, но также укрепить наши психические и душевные силы. Я также думал по мере возможности использовать людскую силу этих областей, отчасти формированием войск, а отчасти, что обещало много больше, посредством вербовки рабочей силы для родины на смену тех немцев, которых можно было призвать в войска. Я, естественно, пытался достичь этих результатов во всей Восточной области, а также надеялся непосредственно получить новобранцев из состава немецкого населения востока. Но мы работали недостаточно быстро. 8-я армия в Риге жаловалась, что, несмотря на мои настояния, военное министерство до сих пор не давало ей никаких указаний.

Я выходил за пределы ближайших военных требований и руководствовался отдельными планами, лишь когда вопрос заключался в защите и покровительстве германской культуры; на это, однако, военных сил не расходовалось. Я хотел укрепить и сосредоточить носителей ее и тем увеличить ее мощь. С этой целью несколько моих знакомых предоставило в мое распоряжение значительные суммы, которые я употребил, чтобы усилить национальную немецкую прессу в Австрии. Я настойчиво преследовал лелеемую мною мысль о репатриации и поселении, наравне с ветеранами этой войны, в восточных областях тех немцев, которые были рассеяны по России. В этом смысле я являлся защитником германской идеи перед имперским правительством. Мысль же об образовании немецкого колониального государства на берегу Черного моря я отбрасывал как фантастическую.

Я неоднократно просил в течение лета имперское правительство дать мне точные указания по основным пунктам политики в области Главнокомандующего на Востоке, чтобы иметь возможность действовать в согласии с правительством. Эстляндия, Лифляндия и Курляндия должны были быть объединены в один военный округ Балтика. Литва сохраняла прежние границы. Я предполагал распространить на Лифляндию и Эстляндию политику, которой мы до сих пор придерживались в Курляндии. Я стремился к объединению эстонцев и латышей, которые были воспитаны в германской культуре, в одно государство, которым бы руководили немцы, при условии исключения всякого слияния эстонской и латышской национальностей. В феврале, непосредственно после освобождения Эстляндии и Лифляндии, здесь должно было быть уже сделано очень многое, но правительство теряло даром драгоценное время. Оно даже обращалось ко мне с просьбой установить основные положения политики для Эстляндии и Лифляндии. Но не стоило и приступать к попытке проведения политики, которую Берлин не будет энергично поддерживать; а в Берлине настаивали лишь на открытии Дерптского университета. При распределении кафедр эстонцы были непонятным образом обойдены; все начинание явилось вследствие этого грубой ошибкой.

В Литве мы также ни на шаг не подвигались вперед. Переговоры с литовским сеймом совершенно застопорились. Поляки волновались все больше и больше, но германское правительство все еще не усматривало грядущей опасности и не использовало все свое влияние в Риме, чтобы на вакантную кафедру виленским епископом было назначено духовное лицо литовской ориентации, что я и поддерживал по мере моих сил. Может быть, правительство и сделало соответствующую попытку, но не встретило в Ватикане сочувствия.

Разрешение польского вопроса также не двигалось с места. Император Карл занял колеблющуюся позицию. Преемник графа Чернина, граф Буриан, твердо стоял на австро-польском решении. Германское правительство все не отдавало себе ясный отчет в том, что оно, собственно говоря, хотело. В Польше оно преследовало столь же туманные цели, как и в прочих областях востока. Представившийся удобный случай окончательно устранить возможность австро-польского решения не был использован. Император Карл написал свое известное письмо в Парму. Вслед за тем, под давлением Вены, он в мае должен был совершить путешествие в Каноссу – отправиться в Спа. Настроение было таково, что можно было бы всего достигнуть. Генерал-фельдмаршал и я просили имперского канцлера и статс-секретаря фон Кюльмана использовать выгоды момента и создать ясные отношения. Но им не хватило нужной решимости. В результате торжественно был составлен какой-то документ, который был подписан не только государственными людьми, но также обоими монархами. В этом договоре не заключалось никаких обязательств для Австро-Венгрии, и он ничего не стоил. Наша дипломатия не выдержала испытания, двуединая монархия победила. Случилось то, что мы, военные, предсказывали. Граф Буриан по праву чувствовал себя ничем не связанным. Он продолжал преследовать идею австро-польского решения с прежней настойчивостью, которая была ему вполне естественна и так обременяла наших дипломатов.

IX

Подготовка к третьему большому наступлению на западе достигла точно такого же развития, как и перед сражениями 21 марта и 27 мая. Полковник Брухмюллер вновь находился в распоряжении фронта германского кронпринца как консультант по артиллерийской части.

7-я армия должна была, переправившись через Марну, двинуться из района восточнее Шато-Тьерри одновременно по обоим берегам реки в направлении на Эпернэ, 1-я и 3-я на участке к востоку от Реймса и до Тапора, атаковать, чтобы, миновав Реймсские лесистые горы, правым крылом также двинуться на Эпернэ, направляя центр тяжести удара на Шалон и на Марну. Оставался не атакованным участок неприятельской позиции приблизительно от р. Ардр и до района восточнее Реймса. Фронт наступления получал, таким образом, большое протяжение, что, по-видимому, могло только способствовать успеху. Соединение обеих ударных групп у Эпернэ могло явиться моментом крупного успеха. Наступление должны были преимущественно вести дивизии, которые провели удар через Шмен-де-Дам. Это требовало нового большого напряжения сил войск; последнее диктовалось обстановкой. Зато дивизии фронта кронпринца Рупрехта могли тем временем лучше отдохнуть, чтобы затем приступить к своей будущей задаче – наступлению во Фландрии (см.