– Отверни ему рожу-то! Дай посмотреть – наш, что ли? – крикнула баба с телеги, остановившись возле болота.

Николай Иванович приподнял обеими руками голову тракториста. Это был совсем еще молодой, перепачканный грязью и мазутом парень.

– Погоревский! – разочарованно махнула рукой женщина и повернула обратно лошадь. – Но!

– Да подождите! – крикнул Николай Иванович. – Может, на станы его свезти надо. Сам-то не дойдет.

– Проспится – придет. Пить поменьше надо, – сказала баба.

– Да что за черти занесли его сюда?

– В Пантюхино за водкой ехал, – ответила женщина.

– Здесь же дороги нет.

– Ему теперь везде дорога… Море по колено…

Николай Иванович взял тракториста за плечи и сильно потряс.

– Мм-э-эм, – коротко промычал тот и открыл розовые глаза.

– Ты как сюда попал? – спрашивал Николай Иванович, стараясь удержать тракториста в сидячем положении.

– Обы-ыкновенно, – ответил тракторист и посмотрел так на Николая Ивановича, словно забодать его решил.

– Оставь его, – сказал Севка.

Николай Иванович выпустил пьяного, и тот снова уткнулся носом в кочку.

– Вот она, молодежь-то нынешняя… С чертями в болоте ночует! – Женщина стегнула лошадь, закрутила концом вожжей над головой. – Н-но, милай! – и с грохотом покатила прочь.

– Сто-ой! Вот шалопутная… Чего ж с ним делать? – спросил Николай Иванович.

– Да ну его к черту! Поехали, – сказал Севка.

Но сюда, уже заметив председательскую «Волгу», шли от дальних стогов пантюхинские бабы. Шли без граблей, с закатанными по локоть рукавами, все как одна в платках, и на некоторых, несмотря на смертную жару, были натянуты шерстяные носки. Николай Иванович пошел к ним навстречу.

– Что ж вы, горе не беда? Человек в воде валяется, а вы и ухом не поведете? – сказал Николай Иванович, подходя к бабам. – Хоть бы трактор вытянули.

– А он не наш… Погоревский!

– На чем его вытащить, на кобыльем хвосте, что ли?

– У них, видать, спросу нет на трактора-то… Намедни один их трактор неделю проторчал в затоне.

– Они рыбу ловить приезжали на тракторе.

– Жарынь… Кому работать хочется?

– Это что! Вчера на пожарной машине прикатили на рыбалку. Перепились все… У них и сети стащили.

Бабы обступили председателя полукругом и наперебой корили погоревских, Николай Иванович посмеивался, подзадоривал их:

– Поди, сами вы и стащили сети. Не побоялись подолы-то замочить.

– Пастухи! – радостно всплеснув руками, подсказала проворная старушка в облезлом мужском пиджачке. – Эти «шумел камыш» играют, а те на другом берегу в кустах сидят. Эти наигрались да уснули. Те сети стащили, а колья от сетей в костер погоревским положили. Пусть, мол, погреются на заре.

– Смеху что было!..

– Озорники, вихор их возьми-то!

Смеялись дружно… В Пантюхине воровство сетей считается простой шалостью. Потом все бабы враз заговорили о деле, ради чего они и побросали грабли, увидев председателя.

– В столбовской бригаде вчера ячмень давали?

– Давали, – ответил Николай Иванович.

– По сколько? По два пуда на едока?

– По два.

– А нам когда дадут?

– Чем Пантюхино хуже Столбова?

– Завтра и вы получите.

– А чего-то говорят, будто из района запрет поступил?

– Не давать, мол, колхозникам ни грамма зерна, пока с государством не рассчитаются!

– Значит, столбовским дали, а нам нет?

– Тогда пускай они и работают.

– А мы и на работу не пойдем!

Николай Иванович поднял руку, и шум утих. «Вот тебе и бабье радио! И когда только узнать успели?» – подумал он. Запрет на выдачу зерна колхозникам и в самом деле поступил от Басманова. Но Николай Иванович запер эту бумагу в сейф. И все-таки выдали «секрет».

– Я вам сказал, что завтра получите. А нет – наплюйте мне тогда в глаза.

– Ой, Николай Иванович! Смотри, нас много… Заплюем!

– А може, слюна у кого ядовитая? Глаза лопнут.

– Никола-а-ай Иванови-и-ич! – вдруг, покрывая бабий гвалт, ухнул кто-то со стороны речки хриплым басом.

Все оглянулись; там, на дощатой «лаве», стоял Терентий, сторож со скотного двора, и махал рукой. За разговором никто не заметил, как прошел он всю «лаву» и теперь стоял на самом конце, широко расставив ноги в резиновых сапогах, как будто в лодке плыл. Терентий был стар и худ, синяя распоясанная рубаха просторно висела на нем, как на колу.

– Ну, чего машешь? – крикнул ему председатель. – Иль сам не можешь подойти?

– Не могу! Далее поручня нет! Боюсь оступиться… Упора в ногах нету-у.

– Говори оттуда! Чего тебе?

– Басманов тебя разыскивает… В правлении сидит!

– Кто тебе сказал?

– Мяха-аник! Из клуба… Послал за тобой.

– А что он сам не прибежал?

– Грит, некогда. Аппарат разбирает.

– Я ему ужо разберу. – Николай Иванович длинно и затейливо выругался. – Ну, ладно, бабы, работайте! – и повернул к машине.

Но перед ним выросла сутулая широкоспинная баба Настя Смышляева. На ней был темный, в белую горошинку платок, повязанный плотно и низко, по самые глаза. Глядя куда-то в ноги председателю, она глухо и безнадежно спрашивала:

– Как же насчет паспорта, Николай Иванович? Иль моя девка пропадать на ферме должна?

– Пока у нас на фермах никто еще не пропал. И черти вроде не таскают людей. Вы вот до старости дожили. И ничего! Крепкая.

– Обо мне-то уж Арина мало говорила, – сказала баба Настя. – А ей двадцать один год. Пожить хочется.

– Ну, кто ей не дает? Пусть живет себе на здоровье.

– Ей замуж пора. А за кого она здесь выйдет? Небось других отпустил… Вон Маньку Ватрушеву.

– Так у Маньки аттестат, голова! Она среднюю школу окончила. В институт поступила. А твоя дочь прошла четыре класса да пятый коридор.

– А чем она хуже других? Дай паспорт! Хоть на фабрику устроится.

– Да не могу же я всех отпустить из колхоза! Кто же тогда землю останется обрабатывать? Небось вы-то недолго продержитесь. Вон посмотри на своих подружек-то.

– Настя! Ну что ты человеку дорогу загородила? Отойди проць! – крикнул кто-то из толпы.

– А мне что, подружки? Мне дитё устроить надо, – упорно стояла на своем баба Настя. – Дай паспорт!

– Да не могу я, голова! Прав у меня таких нет. Севка, заводи машину! – Николай Иванович обошел бабу Настю и крикнул бабам на прощание: – Вы хоть из болота вытащите тракториста.

И уехал.

– А зачем его тащить? – сказала Дуня-бригадирша. – Он в воде-то скорее проспится. Чай, не зима.

– И то правда. Пошли, бабоньки!

5

Басманов был всего на три года моложе Николая Ивановича, но на вид в сыновья ему годился. Этот был и сед, и лыс, оттого брил голову, а Басманов еще черноволос, подтянут, с жарким взглядом желтых монгольских глаз на широком скуластом лице. Обоим им перевалило за сорок; но Николай Иванович и телом раздался, и осел