из любопытства, решил рассмотреть поближе стоявшие вокруг яйцевидные корпуса. В лунном свете астрономический городок наводил его на мысли о Стоунхендже, и хотелось отыскать в расположении зданий какой-то потаенный смысл. Побуждаемый некоей мистической силой, так и оставшейся для него загадкой на протяжении всей долгой жизни, он подошел к ближайшей обсерватории, открыл дверь и вошел внутрь.

В помещении было темно, лишь слабо светились многочисленные маленькие лампочки приборов. Ему показалось, что он перешел из-под звездного неба с яркой, почти полной луной под звездное небо с совсем крохотным, почти невидимым серпиком. Лишь узкий лучик лунного света проникал в проем купола и падал на гигантский астрономический телескоп, частично очерчивая его контуры серебряными линиями. Такой телескоп был бы вполне уместен на городской площади в качестве абстрактной скульптуры.

Чуть ли не на цыпочках он подкрался к основанию телескопа и разглядел в слабом свете скопище каких-то механизмов. Устройство оказалось куда сложнее, чем он представлял себе. Он поискал глазами окуляр, но тут от двери донесся приятный женский голос:

– Это солнечный телескоп. У него нет окуляра.

Со стороны двери к нему приближалась хрупкая фигурка женщины в белом лабораторном халате, походившая на перышко, неспешно летящее в лунном свете. Это сходство усугублял ветерок, как будто сопровождавший незнакомку.

– Прежние модели солнечных телескопов выводили изображение на специальный экран. А теперь мы используем компьютерный монитор… Доктор, вы, похоже, не на шутку заинтересовались.

Он кивнул:

– Обсерватория – это нечто сакральное и очень сложное. Я испытываю здесь какие-то необычные и довольно приятные ощущения.

– В таком случае почему же вы занялись медициной? О, простите, это неуместно и грубо…

– Но ведь медицина – это отнюдь не сумма тривиальных навыков. Она тоже бывает причастна к сакральному, как, например, моя специальность – нейрохирургия.

– О! Значит, вы берете скальпель, обнажаете мозг и видите там мысли?

Он смотрел на ее улыбающееся лицо в слабом отсвете луны и неожиданно представил себе зрелище, которого никогда не видел, – солнечный свет, падающий из телескопа на экран. Первые яростные вспышки сменились нежным великолепием, заставившим его сердце сбиться с ритма. Он тоже улыбнулся, надеясь, что она заметит его улыбку.

– Ну, если вам так угодно… Но подумайте вот о чем: нечто, напоминающее шляпку большого гриба, которую легко удержать на ладони, оказывается богатой и разнообразной вселенной. С определенной философской точки зрения эта вселенная даже величественнее, чем та, которую наблюдаете вы. Ваша Вселенная простирается на десятки миллиардов световых лет, и все же было установлено, что она конечна. Моя вселенная бесконечна, потому что бесконечна мысль.

– Увы, мысли бесконечны далеко не у всех, но ваши, доктор, действительно не знают границ. Что касается астрономии, то она не столь сакральна и возвышенна, как вы считаете. И несколько тысяч лет назад на берегах Нила, и несколько сотен лет назад во время долгих морских путешествий это был чисто практический навык. Астрономы того времени часто тратили годы на то, чтобы отмечать на звездных картах положение тысяч звезд. Вся жизнь уходила на перепись звезд. Ну а в наши дни реальная работа по астрономическим исследованиям уныла, скучна и бессмысленна. Например, я изучаю мерцание звезд. Я веду бесконечные наблюдения, делаю заметки, продолжаю наблюдения, делаю новые и новые заметки. В этом определенно нет никакой сакральности или возвышенной сложности.

Он удивленно вскинул брови:

– Мерцание звезд? То самое, которое мы видим невооруженным глазом? – Она беззвучно рассмеялась, и он тоже со смехом тряхнул головой. – О, конечно же, я знаю, что это всего лишь рефракция в атмосфере.

– И тем не менее это довольно точная метафора. Если отбросить стабильный уровень и выявлять только колебания энергии, то действительно будет казаться, будто звезды мерцают.

– Из-за солнечных пятен?

Она сделалась серьезной:

– Нет, это флуктуация общей энергии звезды. Примерно так же, как бывает с обычной электрической лампой: она мигает не потому, что вокруг вьются мотыльки, а из-за колебаний напряжения в сети. Конечно, колебания энергии мерцающей звезды настолько незначительны на общем фоне, что обнаружить их можно только путем чрезвычайно точных измерений. Впрочем, будь они сильнее, мы давно уже сгорели бы в одной из вспышек Солнца. Исследование этих мерцаний – один из способов понять глубинную структуру звезд.

– И удалось уже что-нибудь открыть?

– Открытий нам еще ждать и ждать. На сегодня мы изучали мерцание только одной, самой доступной для наблюдения звезды – Солнца. Наблюдение может продолжаться годами, а потом мы постепенно перейдем и к другим звездам… Так что, прежде чем сделаем какие-либо открытия и придем к какому-то выводу, на измерения какого-то параметра Вселенной можно потратить и десять, и двадцать лет. Это тема моей диссертации, но я думаю, что работать над нею я буду еще долго, возможно, всю жизнь.

– Получается, что вы все же не считаете астрономию скучной?

– То, чем я занимаюсь, по-моему, прекрасно. Войти в мир звезд – все равно что войти в безграничный сад. Нет двух одинаковых цветов… Может быть, эта аналогия покажется вам странной, но именно так я это ощущаю.

Она непроизвольным жестом указала на стену. Там висела картина – совершенно абстрактная, просто широкая, волнистая линия, проходящая от края до края. Заметив, на что он смотрит, она сняла картину со стены и протянула ему. Толстая волнистая линия оказалась мозаикой из разноцветных камешков, в изобилии имевшихся в этих местах.

– Очень мило, но что здесь изображено? Горный хребет, который виден отсюда?

– Наши самые недавние измерения мерцания Солнца выявили большую интенсивность, и вообще в этом году флуктуации были особенно выразительными. Это кривая энергии, излучаемой при мерцании. Знаете, на прогулках я всегда собираю здесь камешки и из них…

Но его куда сильнее очаровал другой изгиб. Слабый свет приборных ламп освещал одну сторону ее тела. Все остальное растворилось в окружающей тени. Как будто умелый художник провел на листе тонкой белой специальной бумаги изящную каллиграфическую линию тушью. Некая духовность, пронизывающая эту плавную кривую, наполняла и идеально белую бумагу жизненной силой и содержанием… В городе за горами, где он жил, миллион, а то и больше хорошеньких молодых женщин, словно мириады молекул, вовлеченных в броуновское движение, непрерывно гонялись за внешними эффектами и тешили собственное тщеславие, не оставляя себе ни минуты передышки для размышлений. Но кто мог бы подумать, что на этой горе, о которой большинство горожан имеет самое смутное представление, живет нежная и тихая женщина, которая подолгу смотрит на звезды…

– Вы способны увидеть во Вселенной и явить человечеству такую красоту. Вот это настоящая редкость и к тому же везенье.

Он понял, что невежливо уставился на собеседницу, и отвел взгляд. Потом вернул ей картину, но она легонько подтолкнула ее обратно.

– Оставьте ее себе на память, доктор. Профессор Уилсон – мой научный руководитель. Спасибо,