изнутри – до сих пор наполняло его стыдом и ужасом.

– В следующий раз будет две капли! – вечно грозилась Эрика. И хотя эту угрозу ей так и не удалось выполнить, дети были достаточно напуганы, чтобы стать еще тише, еще усердней, еще послушней.

Бесполезно. Она всегда находила к чему придраться. Когда их отец однажды заболел тяжелой пневмонией, и из-за сильного жара у него начались судороги, так что он не замечал ничего вокруг, Эрика на три дня заперла Иду в погребе – за то, что та якобы намеренно раздражала ее слишком громким пением. Там, внизу, стояла кромешная тьма, было холодно и сыро. Горничная боялась потерять место и поэтому держала рот на замке, а в одиночку Людвиг ничего сделать не мог. Ему оставалось только шептать сестре через узкое окошко в саду, что все будет хорошо. Когда ее выпустили из погреба, у малышки были синие ногти. В горячечном бреду она что-то тихо лепетала, а вскоре после этого у нее развилась тяжелая пневмония, последствия которой – кашель с кровью и приступы слабости – сопровождали ее всю оставшуюся жизнь. Она умерла от эмболии, когда ей не было и сорока.

Вскоре после случая с погребом Людвиг решил рассказать обо всем бабушке, но та назвала его лжецом и отвела на исповедь, где священник наложил на него покаяние – целый ворох бессмысленных молитв. Тогда он обратился к своему учителю латыни. И хотя герру Гропиусу нравился этот умный, тихий мальчик, он приписал бурную фантазию Людвига последствиям детского греха и сообщил обо всем родителям. Наказание, которое ожидало Людвига дома, он и сегодня не мог вспомнить без содрогания.

Он не планировал ничего заранее. Все получилось само собой: вместо капли на кусочке сахара Эрику ждала половина флакона в чашке с чаем. Он действовал почти бездумно, воспользовавшись моментом, когда никого не было рядом и надеясь только на то, что она не почувствует постороннего привкуса. Лекарство не горчило, но у него был странный, слегка кисловатый запах.

Она его почувствовала. Но лишь после нескольких жадных глотков.

– Странный вкус у этого нового чая, – сказала она, пожав плечами, и продолжила пить. А он, затаив дыхание, наблюдал за происходящим.

Его спасли тогда хорошие манеры. Он никогда не повышал голоса, никогда не безобразничал и в целом был таким тихим, неприметным мальчиком, что заподозрить его в чем-то было просто немыслимо. Служанка, напротив, казалась идеальной преступницей. Хватило одного намека – что она якобы плохо отзывалась о мачехе и сама мечтала выскочить замуж за отца, – чтобы она стала единственной подозреваемой.

А затем в сундуке у нее нашли пустой флакон.

Когда ее схватили, она кричала и изрыгала проклятия, как обезумевшая рыночная торговка, и, отчаянно отбиваясь от полицейских, до последнего продолжала клясться в своей невиновности. Несколько месяцев спустя она умерла в тюрьме – ходили слухи, что от туберкулеза, но он потом навел справки: выяснилось, что ее тогда высекли и в загноившейся ране завелись опарыши. Она умерла в муках от заражения крови.

Эта чудовищная история до сих пор омрачала его сны. Но он извлек из нее урок на всю оставшуюся жизнь. Он понял, что человек должен сам заботиться о себе – ему не на кого положиться в этом мире. И что если лгать достаточно умело, то все сойдет тебе с рук, а выйти сухим из воды всегда помогут хорошая репутация и невинный вид.

* * *

Альфред Карстен стоял у окна своего кабинета и, скрестив руки на груди, смотрел на реку. Блеск воды всегда зачаровывал его. Он любил во время работы вот так остановиться на несколько минут, любуясь цветущим садом и водами Альстера. Какая привилегия – наслаждаться этим видом изо дня в день, думал он в такие моменты. Так было и сейчас.

Виллу на берегу реки он купил всего несколько лет назад. Раньше семья жила в одном из пяти частных домов на Миттельвег. В гостиной под стеклом стояла старинная ваза с изображением поместья. Порой, когда на него находило сентиментальное настроение, он доставал ее и рассматривал вместе с Михелем. При этом Альфред часто рассказывал сыну о своем детстве с восемью братьями и сестрами. О легендарном дедовском саду и деревьях, которые тот посадил для своих детей.

– Я тоже посадил для тебя дерево! – всякий раз гордо объявлял он, но Михель, казалось, не вполне понимал, о чем идет речь. Ему трудно было представить что-то, чего он прежде не видел и не трогал руками.

Альфред и сам ощущал с годами, что память становится все слабее. Детство порой казалось ему далекой сказкой. Многое с кристальной ясностью вставало перед внутренним взором, остальное тонуло в тумане. И чем настойчивее он пытался удержать воспоминания, тем быстрее они ускользали.

Альфред тихо вздохнул. То, к чему он привык, уходило в прошлое. За последние двадцать лет почти все в жизни судовладельца коренным образом поменялось. Интерес к кораблям было у него в крови. Как и его отец, в молодости он много путешествовал и получил серьезное экономическое образование, охватывающее все отрасли этой сферы. Со страстью, которая иногда удивляла даже его самого, он изучал в Британии грузовые и транспортные перевозки, приобщаясь к традиции английского кораблестроения и постепенно обрастая связями с местными судовладельцами и верфями. Многие из этих знакомств он поддерживал и сегодня, несколько десятилетий спустя. Во времена его отца все еще существовала строгая специализация. Корабельный маклер, который закупал и перепродавал суда, а также отправлял грузы, не мог одновременно быть судовладельцем. Но пришла другая эпоха, доктрина свободной торговли сменила меркантилизм, парусники уступили главенствующую роль пароходам, утвердилась демократия, а через два года после смерти его отца либерализация экономики и вовсе упразднила должность маклера. Все это открыло Альфреду путь к осуществлению мечты всей его жизни – к основанию собственной судоходной компании. В те времена это было непросто. Ему пришлось преодолеть множество препятствий, прежде чем у него что-то начало получаться.

Но партнеры отца поверили в Альфреда, а его личные связи с Англией способствовали тому, что с каждым годом дела фирмы шли все лучше – даже без советов и поддержки старого Карстена. Больше того – он сумел укрепить линию Гамбург – Ньюкасл. Ранее ее представительством занимался Людвиг Олькерт, но поскольку в его распоряжении было только одно партнерское агентство, ему пришлось тогда отказаться от этого предприятия. Такой поворот не способствовал их взаимной симпатии, но Олькерт, разумеется, давно простил его. Как-никак двадцать лет прошло, он наверняка и думать об этом забыл. За это время Олькерт