Но этот запах апельсина и дерева!.. Тело забыло переживания и горечь разбитого сердца, помнит только, как я прижималась лицом к шее Дилана, пока он двигался во мне. Вздохи, эйфория и сладкий сон нагишом в его объятьях.

– Кто хочет оладушек? – интересуется Родни.

Сглотнув, стараюсь прижаться к двери машины. Сердце бешено колотится, и кажется, Дилан может это заметить. Он сидит неподвижно, словно боится шевельнуться. По радио играет что-то зажигательное и ритмичное, про любовь. Прямо скажем, это не помогает.

Я и забыла, каково это – хотеть кого-то настолько сильно. Было ли такое до Дилана? И будет ли после?.. Боже, кошмарная мысль.

Родни открывает контейнер с домашними оладьями. И где он только их откопал? Ощущаю взгляд Дилана на своих обнаженных плечах, и волоски на шее встают дыбом. Мечтаю о его прикосновении. Пусть проведет пальцем вдоль позвоночника…

Быстро откидываюсь на спинку, глядя перед собой.

– Нет, спасибо, – отзываюсь я.

– Значит, все мне достанется! – Родни радостно набрасывается на еду.

После следующей остановки постараюсь сесть между Родни и Маркусом и тогда сразу приду в себя.

Тогда

Дилан

Я околдован, опьянен.

Неделя наготы, густой жары, закатного солнца, скользящего за виноградники, как желток в миску. Неторопливые, томительные, безраздельно наши ночи. Терри смирился с присутствием Адди, однако по-настоящему мы с ней вместе только по ночам. Рядом с Терри она сама не своя, но стоит ей закрыть дверь в квартиру и сбросить сандалии – и передо мной настоящая, истинная Адди.

Сегодня мы договорились встретиться на террасе, как только дядя уйдет спать. Адди в пижаме с короткими шортиками, шелковая ткань отливает нежным персиковым оттенком. Длинные темные волосы рассыпаны по плечам, а в улыбке – обещание новых приятных открытий.

Она раздевается неспеша. Бледная кожа фарфорово сияет в свете звезд, и в голове рождается строчка: «Скользит под луной в ореоле серебряном…», однако я отмахиваюсь от нее, когда Адди ныряет в темноту бассейна, словно падающая звезда в ночном небе, едва потревожив водную гладь.

Срабатывает сигнализация бассейна.

Ужас, ну и шум! Вскрикнув, Адди закрывает уши и пробирается к выключателю, а я даже помочь не могу, согнувшись пополам от смеха, но все еще возбужденный – впрочем, как и всегда, когда Адди рядом. В спальне Терри тут же загорается свет.

– Да чтоб его, – задыхаясь от смеха, ругаюсь я.

Адди морской звездой раскинулась на воде.

– Он подумает, что сигналка включилась из-за ветра. Залезай, не бойся.

Настороженно поглядываю на окошко.

– Надо жить каждым мгновением, сам же всегда это повторяешь. Во всем искать смысл и «чистую, незамутненную радость». А сам не хочешь присоединиться к обнаженной девушке в бассейне и, может, заняться с ней любовью?

«Заняться любовью». С тех пор как я ушел из ее спальни, это слово затесалось в мои стихи. Оставив от себя только основу, оно уже начало превращаться в другое – «любовь».

Я не сомневаюсь в том, что это чувство действительно любовь – чем иным оно может быть? Мучительное, потрясающее чувство, столь необъятное, что его не описать.

Помешкав с минуту, раздеваюсь и ныряю в бассейн.

– Какой элегантный прыжок! – Подплыв, Адди прижимается ко мне. Она замерзла, кожа вся в мурашках, на кончиках ресниц блестит алмазная крошка капель.

Раздается скрип двери. Мы замираем. Адди прижимает палец к моим губам.

– Есть кто? – кричит Терри.

Уткнувшись лицом мне в шею, Адди пытается сдержать смех. На улице нет фонарей, лишь звезды, но если Терри выйдет на террасу, то увидит наши бледные силуэты в темной воде.

Дверь вновь закрывается: он ушел.

– Говорила же.

Мы кружимся, обнимая друг друга и никуда не торопясь. Пару дней назад я бы не выдержал – усадил ее на бортик и зацеловал, пробираясь к бедрам, однако семь долгих, лихорадочных ночей спустя можно и растянуть удовольствие.

– Адди, – шепчу я.

– М-м-м?

– Ты изумительна.

Она прижимается губами к моей ключице, вызывая сладостную дрожь. «Растянуть удовольствие», – напоминаю я себе, хотя уже готов передумать.

– Вот я… – Жадно целую ее в паузе. – Провожу лето, не в силах определиться. Пытаюсь разобраться, кто я… – Напряженно сглатываю. От собственных слов к горлу подступает паника, грудь сдавливает тревогой, в ушах громыхает отцовский голос. Сосредоточиваюсь на Адди, ее гладких мокрых волосах. Адди, мое спасение. – А вот ты идеальна во всем.

– Чепуха. Никто не идеален, уж точно не я. Так что не надо, – просит она, сдавленно смеясь и целуя меня в шею.

– Что не надо?

– Превращать меня в феечку мечты.

– Кого-кого? – Я отклоняюсь назад, чтобы видеть ее лицо, нечеткое в темноте.

– Такой типаж из фильмов. Чудаковатая девчонка, которая помогает главному герою найти себя. Но ее собственная история никого не волнует.

Хмурюсь: Адди часто переиначивает мои комплименты во что-то обидное.

– Смысл был другой…

– Я знаю, чего хочу и где буду жить, но это не значит, что я все решила. Я тоже многое пытаюсь понять. Меня еще ждет практика в школе, и кто знает, что будет, когда закончится лето…

Покачав головой, притягиваю ее поближе.

– Ты справишься на все сто и будешь чудесным учителем. У тебя настоящий дар. – Приподнимаю ее и целую. – Меня ты многому научила.

Она улыбается против воли и обхватывает ногами мою талию.

– А вдруг меня не будут воспринимать всерьез?

– Почему это?

Она покусывает губу, мешкая с ответом, и откидывает влажные пряди с моего лица.

– Не знаю. Но со мной такое часто случается.

В глазах мелькает болезненная уязвимость, столь редкая для нее. Адди пристально наблюдает за мной – подозреваю, ждет реакции.

– Наверное, у меня на лбу написано: «Низкий потенциал», и другие это чувствуют.

– У тебя?! – изумляюсь я.

Отвернувшись, она издает хриплый смешок.

– Понимаешь… Я всю жизнь была середнячком – и в талантах, и в оценках. Разве что рост подвел.

Это да, она и правда крошка. Обнять ее можно одной рукой, а чтобы поцеловать меня, ей приходится тянуться. Очень мило, между прочим.

– Адди Гилберт! – серьезно говорю я. – Слушай внимательно.

– Итак?

Наши губы почти соприкасаются.

– Ты необыкновенная, – шепчу я.

– Да ну тебя! – Она уплывает, а я бросаюсь вслед.

– Нет! Этот комплимент ты выслушаешь, пусть даже он будет стоить тебе жизни!

– И не начинай! – Она вновь ускользает от меня.

– Повторяю: ты совершенно необыкновенная! Такая собранная – и это в двадцать один год! Любого поставишь на место, даже