Шрифт:
Закладка:
Один плюс – в дни, когда мне просто не хочется, когда я устал или у меня в квартире барахлит интернет, или, когда я заболеваю и поэтому тут все становится рискованно, я могу просто все игнорировать, и никто этого не замечает. Как-то в медленные рабочие выходные в феврале, когда ничего особо не происходило, я внезапно не мог перестать давиться. Вы должны знать, что кашлять невероятно больно – по ощущениям это как будто кто-то берет мои ребра и раздавливает их в лист бумаги – и когда случается приступ, ситуация серьезная. У меня на планшете есть приложение для чрезвычайных ситуаций, где я могу написать Марджани, отправив внезапный, отрывистый БИП БИП БИП БИП, охватывающий ее телефон и оповещающий ее, что ей или кому-то еще нужно срочно приехать ко мне. Мне просто нужно открыть приложение iMedAlert на телефоне и нажать на него. Это просто большая красная кнопка. Я почти уверен, что, когда я нажимаю на нее, мой планшет начинает трястись. Это просто кнопка «Разбить стекло».
Я пользовался ею только дважды за годы, что знаю Марджани. Один раз, когда я только переехал сюда, не очень хорошо ее знал и еще не разобрался с этим домом, я случайно свалился с крыльца в кусты. У меня остались порезы по всей спине и плечам, и я еще месяц мочился кровью. Плохой был день. Во второй раз это было из-за приступа кашля в прошлом феврале, который, я должен сказать, был намного страшнее, чем падение с крыльца. То было просто одноразовое путешествие. А приступ ощущался так, будто меня бросили в кусты, подняли, бросили снова, а затем снова и снова, а затем кто-то прорезал дыру в моей грудной клетке, затолкал кусты внутрь, поджег их, снова взял меня и бросил туда, где раньше были кусты, а потом пырнул меня в живот лопатой и залил рану серной кислотой. Это был очень плохой день.
В общем, после этого я два дня не работал. Никто в Spectrum даже не заметил моего отсутствия. Когда я снова вошел в Твиттер, никто из других «менеджеров» даже не заменил меня. Какой-то бедный болван вопил на меня три дня: перед задержкой его рейса, во время полета, а затем еще два дня после. Я ему сочувствую.
Сегодня никто даже близко не кричал на меня так долго, но я глубоко погружен в объяснение фанату «Волонтеров Теннесси», что мы, возможно, сможем сменить его маршрут через Нэшвилл, если он воспользуется приложением Spectrum Air, которое можно скачать с App Store, когда в дверь звонят. Это время года, когда все честные молодые студенты ходят по домам, агитируя за своих политических кандидатов, поэтому я игнорирую звонок, как и всегда. Но этот человек все звонит и звонит, а затем в дверь начинают колотить.
Я отъезжаю от компьютера и качусь к двери. Выглянув в окно, я вижу не студента, не доставщика и не Трэвиса, забывшего ключ. Это полицейский.
14.
Он большой. Все полицейские большие – они большие, даже когда небольшие; их, наверное, тренируют нависать так, чтобы казаться больше, как рыба фугу – но этот полицейский необычно огромный. Когда я отпер ему дверь с помощью своего телефона, ему пришлось немного пригнуться, чтобы войти, и он вынужден был согнуться под углом в тридцать градусов, чтобы разглядеть, кто ему открыл. У него густая козлиная бородка в стиле Fu Manchu, редкие, жидкие волосы и солнцезащитные очки Oakley со встроенной камерой. Первое, что я замечаю, это его пистолет, потому что именно это я всегда замечаю первым во всех полицейских. Разве не все замечают первым именно это? Пистолет? Он один и он сильно вспотел, и это все, что я могу о нем сказать, потому что он в очках и ничего не говорит. Он просто оглядывает мой дом, пытаясь понять, кто еще здесь живет, потому что я уж точно не могу жить один. Значок на его форме гласит «АНДЕРСОН».
Он продолжает неловко стоять, переминаясь с ноги на ногу, пока оглядывает комнату, и до меня доходит, насколько он молодой. Ему лет двадцать пять максимум – возможно ли, что он моложе меня? – и когда привыкаешь к присутствию его и его униформы в своем доме, и свыкаешься с его размером, он прекращает быть таким пугающим. Он просто паренек. (С пистолетом.) Паренек, который думал, что окажется в одной ситуации, а обнаружил себя в другой, и не совсем уверен, что делать дальше.
Он снимает свои очки, глаза бегают – он как будто даже немного напуган. Я привык к этому выражению лица.
– Эм, так, а Трэвис дома? – говорит он, глядя вниз, в мою сторону, но не на меня.
Я печатаю на телефоне.
– Нет. Трэвис тут не живет. Я тут живу.
Он смотрит в свой блокнот:
– О, эм, мне позвонил Трэвис с 764-го дома на Агрикалчер-стрит по поводу информации об, эм, пропавшем человеке. Вы знаете Трэвиса?
Я киваю ему, но у него уходит некоторое время, чтобы понять, что я подтверждаю и это не какой-то спазм. Он очень молодой.
– Это мой друг. Хотите присесть?
Я вижу, как он оглядывает прихожую, кухню, мою спальню, боковое крыльцо, виднеющееся сквозь заднюю дверь. Он снова переступает на левую ногу и врезается в мой аппарат, помогающий кашлять, который тихо пикает. Он так делает, потому что заряжается, но ему, должно быть, это кажется тикающей бомбой.
– Ой, извините, – говорит он, а затем, поняв, что он извинился перед роботом, бормочет что-то себе под нос. Он цокает языком, как нервичающий мальчик на неудачном первом свидании.
Он недолго будет в этом доме.
– Ну, эм, можете передать Трэвису, что я заходил? – говорит он, и я понимаю, что у меня может быть всего несколько секунд на то, чтобы рассказать ему свою информацию.
– Да. Но я могу сажать он хотелось.
Он смотрит на меня растерянно и все еще испуганно. Проклятая автокоррекция. И без того печатать тяжело.
Он начинает поворачиваться к двери:
– Ладно, эм, послушайте, я оставлю свою визитку, меня зовут Уинн Андерсон, когда Трэвис придет, передайте ему, чтобы он позвонил мне, ладно?
Он разворачивается, хватается за ручку, начинает ее поворачивать. Мне столько нужно ему сказать. А он уже идет к двери.
– Подождииииииииииииите, –
