самый лучший парень-кулинар приносит на всех закуски.

— Аналитик пищевых систем! — кричит он на заднем плане. Телефон наполняется смехом моих парней.

— Сегодня, — говорит он, — я приготовил утиную печенку, воздушный десерт с грейпфрутом и сырную тарелку.

Когда мой парень-кулинар готовил для меня, это всегда была большая картонная коробка навынос, так что я сразу представляю себе коробку, а не настоящую тарелку.

— А еще, — говорит он, — тебе прислали очередное письмо об украденных сапогах. Эта дамочка умоляет тебя вернуть их как можно скорее и желательно без сложностей.

— Ага, спасибо за напоминание.

— Она реквизирует всю твою обувь, если ты не вернешь ей сапоги в том же состоянии, в котором они были.

— Ясно.

— Она ворвется в твою квартиру, пока ты спишь, и под покровом ночи возьмет по одной туфле из каждой пары, и когда ты проснешься, обнаружишь, что одинока так же, как стали одиноки все твои туфли, — наконец выдохнул он. — Это я цитировал ее письмо.

Тут трубку схватил мой самый серьезный парень.

— Я наконец закинул всех паучков на подоконник, даже самых мелких!

— Здорово, милый!

— Наш книжный клуб — лучший, — кричит он радостно, и я представляю, как он валится в кучу других моих парней.

Наверняка они все сидят на диване, смеются и перекрикивают друг друга как оглашенные. Или тыкают друг друга в бок. Моя очередь! Нет, моя! Дай мне трубку! Я следующий! Да погоди ты!

— Мы читаем роман, — говорит мой самый любимый парень сквозь эти хаотичные вопли. — Про нескольких друзей. Они прямо как мы. Иногда ссорятся, но все равно любят друг друга всегда, сколько знакомы, до скончания века, которое наверняка уже не за горами. Некоторые друзья уходят, но ведь так любой человек, когда уходит, постепенно забывается. Это очень лирическая история, просто песня, почти как та, которую мы с тобой слышали на том концерте много лет назад. Не хочу спойлерить, но в конце все умрут. Тебе точно понравится! Почитай эту книжку, милая.

А ведь я помню, как мой самый любимый парень все время хихикал, когда я водила его то в книжный клуб, то на кружок вязания. Интересно, почему сейчас все иначе? «Эй, ты что, изменился?» — хотела спросить я его, но не спросила.

Аналитик пищевых систем говорит, что они останутся друзьями на всю жизнь, мои парни. И это я создала для них нечто долговечное, нечто, на что они всегда могут опереться.

— Даже не представляешь, что ты нам дала, — говорит он, и голос его срывается. — Ты вообще представить себе не можешь.

Кровавая работа

Мужчину с длинными волосами зовут Карл, и он своего рода частный предприниматель. Офис его скромного кровавого бизнеса расположен в ухоженной хижине недалеко от берега. Очень удобно, если надо избавиться от тела.

— Расположение, расположение и еще раз расположение, — произносит он.

— Говоришь прямо как мой парень-риелтор! — смеюсь я.

Каждое утро я чищу оружие Карла в строгом соответствии с инструкцией. Я временно подменяю его подельника, мотающего сейчас нехилый срок в тюрьме. Карл не всегда платит за работу, но зато у меня есть еда и крыша над головой. Точнее, койка, где под матрасом спрятаны мои ценности: рубины, повязка на глаз, брошь в форме ракушки-наутилуса. Койка тесно придвинута к его рабочему столу.

— У меня ты можешь уйме всего научиться, — говорит он.

— А раскрыться?

— Скорее я предлагаю тебе нечто диаметрально противоположное.

Он обещает мне долю в деле.

— Когда мы заявим о себе, ты станешь очень богатой дамой!

Мне кажется, убийцы редко заявляют о себе. По крайней мере, добровольно. Но я не смею воротить нос от его щедрого предложения.

— У тебя есть чутье, — говорит он, хрустнув пальцами на последнем слове.

На сердце у меня теплеет. Карл вообще вызывает у меня весьма теплые чувства. Так приятно видеть его в родной стихии.

— Жаль, на корабле мы почти не общались.

— Ни о чем не жалей, — возражает Карл, — таков мой девиз.

С этими словами он протягивает мне банку пива. Мы сидим на крыше его хижины, курим и смотрим на опускающееся за океан солнце.

Я беру инициативу в свои руки и начинаю сокращать затраты на убойное снаряжение Карла.

— Вот это выйдет дешевле, — говорю я, покупая гарпуны. — И заточка в комплекте!

Он всегда рад моей помощи в ежедневных делах и иногда даже позволяет участвовать в планировании маршрутов.

— Если пойдешь по этой улице, — я указываю на карту, — сэкономишь шесть минут на побег.

— Ни за что!

— Это совсем небольшой крюк. Зато никаких «в последний момент».

— Хотя хорошо, я даже смогу заскочить за сэндвичем, — говорит он. — Спасибо, детка.

Он возвращается с горячим панини в руках, и лицо его сияет искренней благодарностью.

Карл ставит убийства со вторника по четверг, так что выходные у него довольно длинные. Он возвращается в среду, и я знаю, чем он занимался: мочил господина в центре города.

— Господина — вот уж вряд ли, — говорит он. — Человека — тоже вряд ли. Честно говоря, это был тот еще монстр.

Со мной он делится только разного рода деталями, вырванными из уже известного мне контекста — не более. Старушка с шестого этажа: высокая и могучая, прям как ее квартира! Парнишка на лошади: заменит целую армию!

Он заходит в дом и первым делам снимает ботинки, штаны, рубашку и все исподнее, заворачивает одежду в нейлоновый мешок для стирки и вешает на крюк у двери. Затем идет прямиком в ванную и выкручивает краны на полную, пока густой пар не начинает вползать в жилое пространство. Мы не обсуждаем убийства, или, как называет их Карл, командировки. Пока он моется, я замачиваю мешок с одеждой в отбеливателе. Стираю разом цветное и белое в хрустящей от холода воде. Затем беру освежающие салфетки для сушки белья, цепляю их на лоб, точно вуаль, и, склонившись над машинкой, позволяю им соскользнуть по носу прямо в ворох постиранной одежды. Если попадается пятно, от которого не удается избавиться, мы просто вырезаем кусок ткани: рубашка с дырками лучше рубашки с уликами. Покончив с этим, я завариваю огромную кружку ромашкового чая и ставлю ее на стол Карла вместе с тарелкой печенья. На столе всегда лежит журнал, в котором записаны последние минуты и секунды каждой жизни, которую Карл забрал.

— Это время священно, — говорит он, вытирая мокрые волосы. — Не думай, что я не знаю, как объявить время смерти.

— Я и не думаю. Я вот не знаю.

— Поэтому я все записываю, — говорит он, тыкая пальцем