Шрифт:
Закладка:
– Ну подумай сам, Вадик, зачем тебе этот геморрой на голову? Это ведь госзаказчики, они три шкуры сдерут, а заплатят копейки.
Вадим хохотнул про себя – хороши копейки!
– Мозг выклюют и тебе, и всему твоему окружения, – продолжал Барковский, не встречая сопротивления. – Будь паинькой, завязывай. Побрыкались и хватит. Я тебе всё равно спокойно работать не дам, – добавил он и осёкся. Это была та самая черта, которую он обещал себе не пересекать, но всё равно не сдержался.
Вадим был всё так же невозмутим и спокоен.
– Понимаю, – ответил он после паузы. – Но я уже и сотрудникам своим команду дал, и партнёрам пообещал. Мне некуда отступать. И потом, сумма, о которой идёт речь, закроет все мои потребности на несколько лет. Так что покорнейше благодарю, – подытожил он, – но я вынужден отказать Вам, Иван Анатольевич. Мы участвуем, нравится Вам это или нет. Давайте лучше ещё по одной! – Вадим примирительно протянул свою стопку для ответного жеста.
– Ну как знаешь, дело хозяйское, – покраснев до кончиков ушей, процедил сквозь зубы взбешённый Барковский, но рюмку тоже поднял. – Ссориться не станем. Чай, не дети.
– И то, верно, – хмыкнул Вадим. – Так, где же Ваши обещанные девочки?
– Настроения не было, в другой раз, – отмахнулся Барковский.
– Жаль, ну да ладно. Нам и без них хорошо. Никто уши греть не будет. Кстати, как прошёл банкет? Я вынужден был уехать, из офиса позвонили, срочно понадобилось моё участие…
Больше в тот вечер они не возвращались к теме тендера, но каждый понял позицию оппонента. И если Вадим изначально знал итог встречи, она была нужна лишь для того, чтобы соблюсти некую видимость дружеского расположения, то для Барковского это стало новостью. Он искренне надеялся, что этот болван Пан прекратит ерепенится, испугается или просто одумается. И когда этого не произошло, взбесился окончательно. С трудом дождавшись горячего, он молниеносно проглотил его и откланялся. Дела, мол, не ждут. Оказавшись в машине, он набрал Дрязина и, не смотря на поздний час, потребовал немедленно приехать. До дня Х оставалось несколько недель, вопрос мог стоить ему кресла. В конечном итоге, над ним тоже стояли люди, желавшие отхватить по кусочку от этого пирога. Он не мог допустить какому-то Пану влезть без очереди в кормушку.
Дрязин едва успел устало опуститься на диван в приёмной Барковского, когда тот резко открыл дверь и гаркнул на секретаршу: «Чая мне. Дрязин, в кабинет!»
Дальше была длинная беседа на повышенных тонах, которая длилась несколько часов. Под утро вышел Дрязин, осунувшийся и злой от собственного бессилия. Больше всего на свете ему сейчас хотелось свернуть кому-нибудь шею, не важно, Женьке или Барковскому. А лучше им обоим. И уже отпустив водителя и бредя вдоль набережной, он вдруг подумал, что идея не так уж плоха. Свернуть шею. С исполнителями беда, а идея хороша, если вдуматься. При том, не пряча следы, свернуть. Чтоб со скандалом. С новостными блоками, ток-шоу. Чтоб шумиха была, да такая, о которой забудут только через год…
В то утро Женя проснулся до будильника. Он опять видел Настю во сне. Её укоризненный и прекрасный взгляд говорил: «Ну за что ты со мной так? Я же тебе верила!» И он хотел извиниться, бежал за ней вслед, но не мог догнать. Это продолжалось каждую ночь последние несколько недель. Днём он звонил и писал ей, а она, отвечала. И вроде всё было, как всегда, но не было прежней близости и душевного покоя. Женя впервые в жизни понял, что хочет именно его, покоя. Не денег, не власти, не реализации каких-то призрачных амбиций, а именно покоя. И не с кем-нибудь, а с ней. Обнимать её, засыпая вечером. Вдыхать аромат тёмных вьющихся волос по утрам. Варить вместе кофе. Ездить в парк по выходным. Жить обычной жизнью, как миллионы других семей. И чем ближе был назначенный Дрязиным срок, тем беспокойнее делалось у него на душе, тем хуже он спал и громче кричал во сне «Прости!» Дошло до смешного: он стал выпивать бокальчик-другой перед сном, чтоб хоть немного вздремнуть. И эти перемены пугали его. Дрязин тоже каким-то звериным чутьём понял, что с Женей что-то происходит, злился, часто звонил сам, чего прежде почти никогда не делал. Эта потеря осторожности могла им обоим дорого обойтись.
Тем вечером Дрязин снова его набрал и велел срочно приехать. Женя, скрепя зубами, отменил встречу с Настей и направился к нему в офис. Дрязин был непривычно радушен и даже улыбался.
– Привет, Жень, садись. Коньячку? – он ласково протянул ему пузатый бокал. Напиток оказался тягучим и пряным, с едва уловимыми нотками дуба. Женя невольно зажмурился от удовольствия.
– Нравится? – лукаво улыбнулся Дрязин. – Понимаю. Это мой любимый, – он сделал глоток и тоже прикрыл глаза. Помолчав несколько секунд, продолжил: «Друг привёз из командировки. А пить в одиночестве – последнее дело. Нам с тобой всё равно нужно было кое-что обсудить. Вот я и решил – чем не повод?»
Женя внутренне напрягся. Они знакомы не первый десяток лет, схема работы Дрязина известна ему до мелочей. Этот скупердяй не станет тратить на него дорогой коньяк, если речь не идёт о какой-то услуге. И Женькина наблюдательность снова его не подвела.
– Вот что я хотел обсудить с тобой, – начал Дрязин издалека. – Ты же знаешь Барковского? Если мы с тобой провалимся с «СТ-Консалтинг», он нам не даст даже шанса объяснится. Тебя скорее всего закопают по старой памяти, им не привыкать. Меня как минимум разжалуют до курьера со строгим запретом занимать любые государственные должности. Я-то переживу и приспособлюсь, а вот ты… – он сделал многозначительную паузу, – тебе и на Канарах не скрыться, у Барковского руки длинные, сам знаешь.
Воцарилась тишина. Дрязин, удовлетворённый эффектом от своих слов, ждал и с наслаждением потягивал коньяк. Тот, кто сейчас первый нарушит молчание, автоматически проиграл. Они оба были мастерами ведения словесных баталий и оба понимали этот нюанс. Женя, и без того дестабилизированный всей ситуацией и отсутствием нормально сна, всё ещё сопротивлялся и пытался мыслить трезво. Но мысли путались и метались от одного предмета к другому, а глаза беспокойно бегали по лицу. Впервые за долгие годы Женя плохо себя контролировал, и сам прекрасно осознавал это. Нельзя! Нельзя симпатизировать никому, а в особенности той, кто является твоей целью. Дрязин был прав – провал всей затеи налицо, последние несколько недель едва ли исправят положение. Настя вдруг показал зубы, а по все законам жанра не должна была. Они оба ошиблись с ней и с её характером. Вместо милой простушки они имеют дело с гармоничной и уверенной в себе личностью, а управлять такой не просто… Мысли Жени перескочили вперёд, к тому моменту, когда Барковский всё узнает и пошлёт к нему своих парней. Конечно, он мог бы рвануть куда-то очертя голову. Были липовые документы на этот случай. Но ведь это люди Дрязина тогда помогли с паспортом, а, значит, все данные есть и у него. Спрятаться в глухой деревушке где-нибудь на Алтае – выход, но грустный. Жить с сортиром на улице и без водопровода, не говоря уже о других благах цивилизации, за которые он так боролся последние годы, выход, но такой себе. Бесперспективный. Он понимал, что его заперли в тупике. И понимал, что самостоятельно ему не выбраться. Он всё ещё мог пригодиться Дрязину. Одно проваленное дело не стоит тех сотен, которые он для него выполнил за это время. И Женя, шумно выдохнув, сам сложил голову на плаху: «Что Вы предлагаете, Александр Николаевич?»
